— Вас просит зайти Арнольд Михайлович.
Табба удивленно хмыкнула, жестом велела прислуге ждать, толкнула дверь кабинета хозяина.
Он поднял глаза, какое-то время определял ее состояние, приглашать сесть не стал.
— Вы опоздали, — произнес он.
— Публика все равно ждет, — развела руками артистка.
— Кроме того, вы выпили.
— Вы заметили?
— Да.
— А публика вряд ли.
— И последнее.
— Последнее? — подняла брови прима.
— Да, последнее. Из ящика моего стола похитили оружие.
— Я вас не понимаю.
— В ящике стола лежал револьвер. — Арнольд Михайлович для убедительности выдвинул тот самый ящик. — Его украли.
— По-вашему, это сделала я?
— Нет, это сделал ваш друг, ваш коллега, ваш воздыхатель Изюмов. Эта бездарная дрянь!
— А я тут при чем?
— При том, что он намеревался вас убить и с этой целью похитил револьвер.
— Арнольд Михайлович, — с укором слегка заплетающимся языком произнесла Табба, — по-моему, вы — сумасшедший. Вы несете такую чушь, что я даже не знаю, как себя вести.
— Очень просто!.. Убраться отсюда!
— Вы это серьезно?
— А вы думаете, я шучу?.. Вы хамите, пьянствуете, заводите романы с клиентами, флиртуете черт знает с кем!.. Воруете, наконец!
— Ворую?.. А что я у вас украла?
— Часы!.. В этом же ящике лежали золотые часы!.. Теперь их нет!
— И вы считаете, что их взяла я?
— Кто же еще?.. Яблоко от яблони далеко не падает!
Прима не спеша взяла графин со стола, подняла его над головой Арнольда Михайловича, вылила воду почти до дна и покинула кабинет.
Изюмов, сидя по-прежнему в повозке, напрягся, когда увидел выходящих из ресторана Таббу и Катеньку, проследил, пока они садились в подъехавший экипаж, сказал негромко кучеру:
— Пошел за каретой.
Катенька смотрела на молчаливую хозяйку, желала о чем-то спросить, но не решалась.
— Все, — повернулась наконец к ней Табба и развела руками. — Кирдык.
— Что?
— Песни закончились. Репертуара больше нет.
— Вас уволили? — холодея, спросила прислуга.
— Выгнали. Как дешевую уличную девку. Ну и хрен с ними!
Катенька оглянулась, сообщила хозяйке:
— Нас, кажется, преследуют.
— Кто? — Табба тоже посмотрела назад.
— Крытая повозка. Едет следом от самого ресторана. Думаю, это господин Изюмов.
— С чего ты взяла?
— Он приходил утром, когда вас не было.
— Зачем?
— Вас спрашивал.
— Что хотел?
Девушка замялась.
— Он влюблен в вас.
— Гони в следующий раз. В шею!
— Я так и сделала. — Катенька снова оглянулась. — Но видите, он опять.
— Останови! — крикнула Табба извозчику.
Тот натянул вожжи.
— Не выходи, — бросила прима прислуге и спрыгнула на землю.
Встала посреди дороги так, что объехать ее было невозможно.
В парке было темно и пусто.
Повозка с Изюмовым остановилась, Табба двинулась к ней. Увидела сидящего там Изюмова, приказала:
— Выйдите!
Тот послушно покинул повозку, встал перед артисткой.
— Зачем вы преследуете меня? — спросила она.
— Просто еду.
— Что вам нужно?
— Вы сами прекрасно все знаете!
— Вы хотите меня убить?
— Нет, — неуверенно ответил Изюмов. — Я хочу, чтобы вы принадлежали мне.
— Не будет этого!.. Слышите, не будет! — Табба ударила его по лицу. — Я скорее подохну, чем позволю прикоснуться ко мне!.. Ненавижу! Презираю! Оставьте же меня наконец! — Она хлестала его по щекам, он стоял молча, бесстрастно, неподвижно.
Прима наконец оставила Изюмова, широкими неверными шагами направилась к карете. Карета тронулась, артист продолжал стоять на темной аллее, одинокий, потрясенный, жалкий.
По лицу Соньки струился пот, пальцы немели и кровоточили, она из последних сил водила по крепкому металлу ножовкой, едва не сваливаясь с табуретки.
Остановилась, тяжело опустила руки, кое-как спустилась на пол, проковыляла к койке.
Постояла какое-то время, согнутая и обессиленная, хотела было сесть на койку, но повернулась и вновь направилась к окну.
Илья Глазков, одетый в цивильное, поднялся на этаж, остановился возле двери квартиры Таббы, после некоторого колебания все-таки нажал кнопку звонка. Никто не открывал. Прапорщик, с трудом сдерживая волнение, позвонил еще раз.
Этажом выше, на своем привычном месте, находился Изюмов, внимательно наблюдавший за ночным гостем. Увидел, что дверь квартиры наконец открылась, и показавшаяся Катенька недовольно что-то сказала ночному визитеру — что именно, артист не расслышал: во-первых, расстояние, а во-вторых, по улице прогрохотала повозка.
— Время позднее, госпожа уже отдыхают, — повторила прислуга и попыталась вернуться в квартиру.
Илья придержал дверь.
— Понимаю, что поступаю бестактно, но вопрос крайне важен. Он касается ее матери. — И напомнил: — Я уже приходил, помните?
Катенька измерила его взглядом с ног до головы, вздохнула:
— Попробую.
Изюмов подошел поближе к перилам лестницы, не сводил глаз с ночного гостя.
Вновь появилась прислуга, открыла дверь пошире и впустила Илью.
Табба с наброшенным на плечи халатом сидела за столом в гостиной, смотрела на прапорщика тяжело, еще не до конца придя в себя после сна.
Катенька ждала в столовой.
— Я ненадолго. И последний раз, — торопливо сообщил Илья, не садясь на стул. — Буквально пару минут.
— Это теперь не имеет значения, все равно разбудили, — буркнула артистка. — Что на этот раз?
— Через день вашу маменьку отвезут в суд. Этого допустить никак нельзя, потому что ее осудят на каторжные работы.
— Что от меня требуется?
— Деньги.
— Деньги?.. Какие деньги? — нахмурилась Табба.
— Я условился с двумя надзирателями, они готовы поспособствовать бегству вашей мамы. Но исключительно за деньги.
— Я вас не понимаю. Можете объяснить более внятно?
