Полицмейстер повесил трубку, распрямил плечи, потер ладони в предвкушении чего-то необычного, волнующего, громко крякнул.
Сонька тоже повесила трубку в номере, озабоченно посмотрела на дочь.
— Вот оно и начинается, — произнесла задумчиво.
— Что, мамочка? — не поняла дочка, выглянув из ванной комнаты.
— Господин полицмейстер пригласил меня домой. Говорит, семью отправил на дачу.
— Думаешь, тебя там могут взять?
— Не исключено.
— Может, собирать вещи?
— Прихвати самое необходимое. И главное — не забудь паспорта.
— А княжну я еще увижу?
— Ты побудешь с ней, пока я разберусь с Василием Николаевичем. Надо довести с ним игру до конца.
Зазвонил телефон, Сонька сама сняла трубку.
— Княжна?.. Что случилось? Да, собираемся к вам.
— Мам, мне тоже не по себе.
— Все будет хорошо, Миха, — подмигнула ей воровка. — Разве нам впервой гонять шашки на доске?
Карета полицмейстера стояла во дворе княжеского особняка, сам Василий Николаевич сидел в экипаже, нетерпеливо ждал, когда Сонька выйдет из дома.
Поодаль прохаживался привратник Семен, поглядывая на полицейского чиновника с почтением и страхом.
Воровку тем временем остановил дворецкий, молча вручил ей письмо, оставленное ночью Таббой.
— Что это? — спросила она.
— Письмо.
— От кого?
— Ночью привезла госпожа Бессмертная.
Сонька пробежала глазами написанное, нахмурилась.
— Госпожа Бессмертная? — переспросила она, не сразу поняв, кто это. — Ах да, прима оперетты.
— Совершенно верно.
— Почему — она?
— Думаю, княжна объяснит более внятно.
Воровка направилась было в сторону покоев Анастасии, однако Никанор довольно настойчиво напомнил:
— Мадам, вас ждет господин полицмейстер.
Сонька еще раз прочитала полученную записку, с иронией бросила:
— Лучше позже, чем никогда, — и кивнула дворецкому: — Передайте дочери, я скоро вернусь.
— Передам непременно, — склонил тот голову и проследовал за гостьей во двор.
Никанор помог ей сесть в карету, привратник Семен открыл ворота, и экипаж выкатился на Фонтанку.
Семен долго и внимательно смотрел им вслед.
Карета полицмейстера, сопровождаемая охранной повозкой, ходко неслась по улицам. Василий Николаевич сосредоточенно молчал, глядя перед собой, Сонька посматривала по сторонам, запоминая дорогу.
Неожиданно ее внимание привлекло какое-то шумное сборище.
Человек пятьдесят мужиков и баб, с хоругвями, одетые во все черное, били окна магазина, гонялись за какими-то людьми, сбивали их с ног и, когда те падали, отчаянно дубасили их сапогами до крови, до воплей о помощи.
— Что это? — повернулась Сонька к полицмейстеру.
— Жидов бьют, — спокойно ответил тот.
— Как бьют?.. За что?
— Бьют сапогами, — рассмеялся Василий Николаевич. — А за что? Чтоб не дурили православных.
— Остановитесь, — потребовала воровка. — Прикажите полицейским вмешаться.
— Зачем? — пожал тот плечами.
— Посмотрите, как их бьют! Там женщины! Дети!
Действительно, избиение усиливалось. Черносотенцы, почувствовав безнаказанность, избивали иудеев с таким остервенением и удовольствием, что остановить это казалось невозможным. Бились стекла, кричали женщины, визжали от беспомощности избитые и испуганные дети.
До слуха доносились свистки полицейских.
— Вмешайтесь же!
Полицмейстер взял ее руку, поцеловал.
— Успокойтесь, сударыня. Слышите, свистят? Сейчас прибудет наряд и этих людей разгонят.
— Их надо судить!
— Судить? — Василий Николаевич с интересом посмотрел на воровку, повторил: — Судить… Судить надо многих. Например, таких, которые людей дурят.
— Дурят многие.
— Многие. Которых ловим, тех судим. А кого не поймали, того народ сам наказывает. Вот как этих, к примеру.
— Они, по-вашему, дурят?
— Еще как! — рассмеялся Агеев, запрокинув голову. — Где еврей прошел, там русскому шукать нечего!
— Вы их ненавидите?
— Взаимно. Мы — их, они — нас. Вы вот гляньте: в каком мире народ любит евреев? Ни в каком! А почему? Потому что они, как и, к примеру, цыгане, жизнь свою строят на обмане!.. Ежели жид не обманул, он тогда хуже русского! Потому народ и бунтует против них!
— У меня отпало желание ехать с вами, — сказала Сонька.
— А уж часом вы не жидовка? — посмотрел на нее полицмейстер.
— Жидовка!
— Не-ет, — погрозил он ей. — Были б Сонькой — поверил бы. А так чистая француженка!
Княжна плотно закрыла дверь, остановилась напротив Михелины.
— Знаешь, кто приезжал ко мне этой ночью?
Девушка напряглась.
— Неужели князь Андрей?
— Он на войне. Он никак не мог приехать! — ответила Анастасия. — Ты его вспоминаешь?
— Конечно. А кто все-таки приезжал?
— Госпожа Бессмертная.
— Табба?
— Она.
— Зачем?
— Привозила письмо для твоей мамы.
— А где оно?
— Думаю, ей уже передал дворецкий.
— О чем там, не знаешь?
— Не имею привычки читать чужие письма. — Анастасия заставила подружку сесть. — Что ты о ней думаешь?
— О ком?.. О Таббе? Ничего не думаю. Артистка…
Княжна тоже села.
— Я ее выгнала.
— Выгнала? За что?
— За то, что она ненавидит вас.
— Кого?
— И тебя, и твою маму. Почему она вас ненавидит?
— Не знаю, — пожала плечами Михелина. — А с чего ты взяла?
— Она сказала, чтобы я как можно быстрее распрощалась с вами.
— Может, она и права, — усмехнулась Михелина.
— Объясни.
— Думаю, мы здесь достаточно надоели.
Глаза девочки налились гневом.
— Тебя любит мой кузен, князь Андрей!.. И ты смеешь думать, что вы здесь надоели?!
— Любит — перелюбит.
— Что ты сказала?.. Ты его разлюбила?
