— В одиночке сидеть тяжело. Много лучше будет, если к вам, мадам, будет подсажена еще одна аферистка. — И тут же громко распорядился: — Увести арестованную!
В комнату вошли те же самые надзиратели, а также прапорщик Глазков. Сонька встала и шагнула к выходу.
Табба проснулась с тяжелой головой, некоторое время сидела на кровати, бессмысленно и болезненно глядя в одну точку, затем слабо позвала:
— Катюша!
Катенька явилась быстро, остановилась на пороге спальни.
— Чего подать, барыня?
— Голова болит. Жутко… Наверное, мигрень.
— Наверное, — согласилась прислуга. — Может, порошок какой?
— Да, поищи в шкафчике.
Девушка затопала каблучками исполнять желание хозяйки, та же встала, сделала пару шагов, отчего ее сильно качнуло. Она, придерживаясь за спинки стульев, добралась до зеркала, взглянула на лицо, с отвращением закрылась ладонями.
Катенька вернулась, неся в руках стакан с водой и распечатанный порошок.
Артистка выпила, мельком посмотрела на девушку.
— Пьяная была?
— Немного, — деликатно ответила та.
— Больше не разрешай мне пить. Иначе сопьюсь. — Табба двинулась в сторону столовой, по пути спросила: — Из театра не звонили?
— Нет, не звонили, барыня.
— Сволочи.
Она уселась за пустой стол, попросила:
— Какой-нибудь бульончик.
— Сейчас сделаю.
— Лучше куриный.
— Непременно, — кивнула прислуга, затем нерешительно сообщила: — А у нас, барыня, почти не осталось денег. Вечером приходил хозяин, очень гневался.
Табба удивленно посмотрела на нее.
— Как… не осталось?
— Кончились. На еду, на вино. На извозчиков.
Артистка подумала о чем-то, стуча накрашенными ногтями по столу, сказала Катеньке:
— Приготовь платье на выход. И вызови экипаж. Я кой-куда съезжу.
Изящная белая повозка с бывшей примой катилась по Невскому, Табба сидела в ней непринужденно и элегантно, вуаль, упавшая на глаза из-под шляпки, нежно щекотала лицо.
Справа и слева мелькала гуляющая публика, проносились навстречу экипажи и редкие автомобили, били по глазам витрины магазинов, от продуктовых до ювелирных. Артистка не беспокоила извозчика, она выбирала наиболее подходящий вариант магазина, возле которого ей следовало бы остановиться.
Когда с Невского повернули на Литейный, в глаза сразу бросилась реклама ювелирных украшений от Абрама Циммермана — метровой высоты, по-одесски яркая.
— Останови, — толкнула извозчика в спину Табба.
Тот послушно выполнил ее пожелание, подкатил почти вплотную в бордюру, соскочил с козел, помог девушке спуститься на землю.
— Мадам ждать?
— Полчаса.
Швейцар, увидев красивую, хорошо одетую молодую особу, предупредительно распахнул двери, жестом пригласил в зал.
Покупателей здесь было мало, на вошедшую модную девушку сразу обратил внимание Мойша, вышел из-за прилавка, расшаркался.
— Милости просим, что желаете? — произнес он с очевидным южным говором, смешав вместе приветствие и вопрос.
— Желаю посмотреть, — бросила она и направилась к прилавку с дорогими украшениями.
Мойша не отставал.
— Жемчуг, бриллианты, изумруд, сапфир, рубин, — тараторил он без умолку, — ожерелье, кулоны, перстни, браслеты…
— Можете оставить меня в покое? — раздраженно спросила девушка.
— Я пытаюсь всего лишь помочь вам, — удивился парень.
— Не надо, я сама.
— Мойша, не утомляй дамочку своим видом! — подал голос отец, наблюдавший издали за происходящим. — Пусть она сама все поймет и попробует. — И занялся своей клиенткой.
— Но папа…
— Стой в шаге и молчи!
Табба подошла к прилавку вплотную, от обилия и дороговизны изделий у нее на миг даже закружилась голова.
Мойша стоял сзади, выжидательно наблюдал за красивой девушкой.
— И на чем остановились ваши прекрасные глаза? — не выдержал он наконец.
— Покажите это ожерелье, — ткнула артистка в изделие, усыпанное россыпью бриллиантов.
— О, у вас вкус на целых сто пятьдесят рублей.
Продавец достал желаемое украшение, положил перед девушкой на стекло. Она взяла его в руки, приложила к шее, полюбовалась в зеркало.
— И, пожалуйста, этот перстень.
— Вы бьете прямо в одну и ту же цену! — удивился Мойша. — Эта штучка тоже стоит сто пятьдесят.
Табба натянуто улыбнулась ему, надела перстень на один палец, затем на второй.
— Очень хорошо, — произнесла она и показала на дорогой браслет. — И еще это, пожалуйста.
Продавец удивленно уставился на нее.
— Вы хотите сказать, что берете все эти вещи?
— Кое-что возьму. Не все, но кое-что. — От волнения горло Таббы вдруг сжалось. Она тут же показала на второй браслет. — И этот браслет.
— От ваших кульбитов у меня кружится голова, — засмеялся Мойша и полез под стекло доставать требуемые украшения. — Если женщина приходит в этот магазин, она сразу же становится сумасшедшей.
Видя занятость продавца, артистка ловко смахнула с прилавка бриллиантовый перстень, не заметив за спиной Циммермана-старшего.
— Мадам, — произнес тот, — что вы сейчас сделали?
— Папа, я достаю браслеты, которые так ударили в голову мадемуазель, — не понял сын.
— Я не к тебе обращаюсь, Мойша, а к девушке, — ответил Абрам и повторил свой вопрос: — Так что вы сделали, мадам, только что?
— Я вас не понимаю, — в растерянности пожала плечами девушка.
— Я вас тоже. Молодая, красивая и уже воровка. Зачем вам это, мадам?
— Кто воровка? — вспыхнула Табба. — Я — воровка?
— Папа, вы опять наступили на вашу любимую тему? — возмутился Мойша, раскладывая браслеты. — Зачем, папа?.. Вы же распугаете всех порядочных клиентов!
— Порядочный клиент, Мойша, приносит деньги в магазин, а не уносит их из-под твоего носа! — спокойно объяснил Абрам и распорядился: — Выверните сумочку, мадам.
— Я сейчас вызову полицию!
— И правильно сделаете, потому что вас сразу заберут в участок. Выверните сумочку!
— Вы знаете, кто я?!
— Да, я вас сразу узнал. Вы артистка, которую выгнали из театра за то, что вы дочка воровки!
— Папа, о чем вы говорите? — воскликнул Мойша. — Это, по-моему, мадемуазель Бессмертная?
