— Может, денег дать?
— Кому?
— Какому-нибудь следователю или… судебному приставу.
Петр безнадежно махнул рукой:
— Не возьмут. Испугаются… Был бы кто другой, взяли.
— Может, покаяться?.. Признаться?
— Ты разве не признался?
— Признался.
— Вот видишь… Значит, скоро выпустят.
— Попроси, чтобы меня пока не выпускали отсюда, — взмолился Константин. — Иначе и правда пристрелят.
— Я обращусь к князю Икрамову.
— Икрамову?
— Да, Икрамову. Он ведь возглавляет сыскной отдел департамента.
— Знаю… У него когда-то был роман с Таббой Бессмертной.
— Серьезно?.. Не слышал. Кстати, ее также должны арестовать.
— Как бы не пристрелили до этого.
— Все возможно, — Петр повернулся к брату. — Думаешь, кто убил барона?.. Полиция?
— Скорее эсеры. Из опасения, что выдаст информацию.
— Информацию о чем?
— Его вместе с Таббой готовили к покушению на генерал-губернатора.
— Они должны были убить генерал-губернатора?!
— Должны были… Но вот теперь вряд ли получится. Барона убили, Бессмертная в розыске.
— Ну и слава Богу, — перекрестился старший Кудеяров. — А то ведь такая беда могла случиться.
Ночь перешагнула за вторую половину, в тайге было тепло, душно, сыро. Поручик пристроился на мягком холмике из мха и после длинного перехода спал крепко, почти бессознательно.
И вдруг проснулся оттого, что почти рядом послышалось хриплое, захлебывающееся негромкое рычание.
Он резко сел, огляделся.
Со стороны небольшой прогалины на него смотрели несколько пар горящих глаз. Волки…
Никита вцепился пальцами в мох, нашел какую-то палку, поднял ее над головой.
— Не сметь! — крикнул сипло, почти неслышно. — Пошли!
Рычание усилилось — теперь обозначили себя уже несколько волков, и два передних двинулись в сторону жертвы.
— Назад! — закричал Гончаров, поднимаясь и размахивая палкой. — Назад, сказал!.. Вон, твари!
К двум передним волкам присоединились остальные, к пятящемуся человеку медленно надвигалась целая стая.
— Вон!.. Вон, сволочи!.. Не сметь! — Никита схватил еще одну палку, запустил ее в сторону волков. — Назад!
Те не только не остановились, но даже ускорили мягкий неслышный шаг.
Огоньки глаз, рычание, отблеск белых зубов.
И поручик побежал.
Бежал не разбирая дороги, цепляясь за ветки и натыкаясь на деревья, падая и вновь поднимаясь.
Закричал громко, бессмысленно:
— Люди, помогите!
Волки настигали. Они уже были совсем за спиной, их дыхание было страшным.
— Помогите!
Вот впереди показалось какое-то поле, за ним, кажется, огоньки, и там должны быть, наверное, люди.
— Помогите!
Звери не дали Гончарову докричать. Навалились мгновенно, мощно, беспощадно. Он пытался отбиться, но его уже терзали разъяренные пасти, разбрасывая по сторонам куски одежды, кромсая тело…
Посреди ночи Михелина вдруг отчаянно закричала, вскинулась на постели, смотрела перед собой расширенными, испуганными глазами.
Сонька испуганно поднялась с кровати, быстро подошла к ней.
— Миха, что с тобой?.. Что с тобой, доченька? Приснилось что-то?
Та постепенно успокоилась и, все еще не до конца придя в себя, перевела взгляд на мать.
— Его больше нет.
— Кого?
— Никиты… С ним случилось страшное.
— Это сон, доченька… Всего лишь сон. Успокойся.
— Мамочка, я больше не увижу его!
Михелина обхватила Соньку за плечи, всем телом прижалась к ней и забилась в отчаянном беззвучном плаче…
Утром, когда Сонька и Михелина пили кофе, к ним в номер наведалась хозяйка гостиницы, тетя Фира. Без разрешения войти она бесцеремонно распахнула дверь, села на свободный стул, расставив толстые ноги в спущенных чулках, бросила на стул несколько газет.
— Вы еще не читали, чего пишут в наших придурковатых газетах?.. Эти адиёты пишут, что в нашем городе находится Сонька Золотая Ручка и что ее уже поймали! Причем даже не одну, а с ее хахалем и якобы совсем еще молоденькой дочкой! И даже с фотографиями!
Сонька и Михелина взяли по газете.
«В ОДЕССЕ ЗАДЕРЖАНА ЗНАМЕНИТАЯ ВОРОВКА СОНЬКА ЗОЛОТАЯ РУЧКА, А ТАКЖЕ ЕЕ СОЖИТЕЛЬ И ДОЧКА!».
«СОНЬКА ЗОЛОТАЯ РУЧКА ПРИБЫЛА В ОДЕССУ ПАРОХОДОМ».
— Нет, вы слышали за эту глупость?! — продолжала возмущаться тетя Фира. — Если б Сонечка приехала пароходом, ее б встречал весь город!.. И не только Одесса, но также Кишинев и даже Мариуполь!
— А что в городе говорят? — спросила Сонька.
— Так только за это и говорят! Никто в это не верит, потому что Соньку никто не видел, зато все читают газеты и сразу становятся грамотными!
— А может, и на самом деле они здесь, только еще не поймали.
— Ой, мадам, только не делайте мне заворот кишок! Вы говорите такие глупости, что мне прямо-таки трудно усидеть на этом стуле! Я еще раз вам говорю — если бы Соня и ее дочурка вынырнули в Одессе, то тут бы стоял такой праздник, что полиция сразу разбежалась бы, а я была б там главной принцессой! — Фира тяжело поднялась, направилась к выходу. Уже с порога предупредила: — Вы, дамочки, не забывайте за паспорта!.. А то полиция после этих глупостей начнет такой шмон по гостиницам, что даже вас примут за Соньку и ее малявку! — лукаво взглянула на женщин. — А газеты выкиньте, бо в них не очень удачные фотографии!
Дверь с треском закрылась. Михелина вопросительно посмотрела на мать:
— Думаешь, она догадалась?
— Если сейчас полиция не явится, значит, не догадалась.
— Что будем делать?
— Пока что меньше высовываться на улицу.
— А как поступим с паспортами?
— Это проблема, будем думать. Как бы там уже не висел полицейский хвост.
Михель, как обычно, сидел посередине комнаты допросов, безразлично смотрел на расположившихся напротив Конюшева и Фадеева.
За отдельным столиком трудился писарь, готовый все фиксировать при помощи пишущей машинки.
— Как себя чувствуете, господин Блювштейн? — спросил Конюшев.
— Хорошо, — спокойно ответил тот и улыбнулся.
— Чего вам больше всего сейчас хочется?
