— А братец где? — спросила Дуня, также вытирая слезы. — Не случилась ли с ним беда какая?
— Живой твой братец. Через час-другой явится.
— Выходит, стреляли? Полиция, что ль?
— Все стреляли.
— А сами ведь убежали, а Антона бросили… Так, что ли, получается?
Бессмертная зло оглянулась на нее:
— Получается так, как получилось. А будешь распускать нюни, или пойдешь жалоститься по соседям, саму пристрелю!
Дуня испуганно замолчала и тихо скрылась во второй комнате. Катенька несмело спросила:
— Антошу убили, что ль?
— Убили.
Девушка захлебнулась слезами от услышанного, закрыла лицо руками, отошла в сторонку, присела на низкую скамеечку, уткнулась лбом в подол, продолжая плакать и тихо завывать.
К вечеру того же дня по улицам города ошалело носились продавцы газет, сообщая невероятную последнюю новость.
УБИТ ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОР САНКТ-ПЕТЕРБУРГА!
ЖЕНЩИНЕ-ТЕРРОРИСТКЕ УДАЛОСЬ УЙТИ!
УБИТЫ ПЯТЕРО НАПАДАВШИХ, ДАМЕ В ЧЕРНОМ УДАЛОСЬ СКРЫТЬСЯ!
КТО СТОИТ ЗА УБИЙСТВОМ ГУБЕРНАТОРА СТОЛИЦЫ?
…Обер-полицмейстер стоял возле окна, глядя на мальчишек-газетчиков и раскупающий свежую новость народ, молчал.
В кабинете находилось четверо — полицмейстер Берестов Владимир Николаевич, а также следователи Потапов, Мирон Яковлевич Миронов и старший следователь жандармского управления Дымов Иван Иванович.
— Действительно, кто стоит за убийством господина губернатора? — повернулся к сидящим Крутов.
— Такой мрази, Николай Николаевич, полно, — проворчал тучный полицмейстер. — Все не прочь приложить руки к столь жирному пирогу.
— Что значит — к жирному пирогу? — переспросил Крутов. — Что вы имеете в виду?
— А то, что, убей какого-нибудь приказчика или, не приведи господь, купчика, кто бы обратил на такое событие внимание?.. Да никто! А тут — укокошить самого генерал-губернатора. Тут уж желающих целая очередь!
Николай Николаевич замер.
— Владимир Николаевич, что вы сейчас произнесли?
— Произнес то, что думаю.
— Но это чудовищно! Если желающие «укокошить» губернатора готовы стоять в очереди!.. Если государство не способно реагировать на убийство «какого-нибудь приказчика или купчика»? Если убийство является «жирным пирогом» — чего же мы стоим, господа?
— Николай Николаевич, — смутился полицмейстер, — ну это я, можно сказать, образно. Надо ли понимать все буквально?
— Простите, но я все понимаю буквально. И ежедневные убийства, и непостижимый нигилизм, и вопиющее беззаконие, и ужас перед надвигающейся стеной, имя которой — катастрофа!.. Неужели, господа, вы не понимаете, не чувствуете, не ужасаетесь?!
— Разумеется ужасаемся. Однако мы не всесильны, ваше превосходительство.
— Да, — кивнул тот и тихо, почти отчаянно повторил: — Да, не всесильны, и не ответственны, — помолчал, посмотрел на Дымова. — Что скажете конкретного, Иван Иванович?
— Пока ничего. Известно лишь, что одним из террористов была дама…
— Простите, это я уже читал в газетах… Георгий Петрович?
Потапов поворочался, кашлянул в кулак.
— Боюсь показаться примитивным…
— Не бойтесь.
— Мне все-таки представляется, что это отголоски той самой банды, которую в свое время расстреляли.
— Опять же конкретнее.
— Необходимо провести хотя бы какое-то расследование, Николай Николаевич.
— Понятно… Мирон Яковлевич?
— Целиком согласен с господином следователем, — кивнул тот в сторону Потапова. — Более того, у нас имеются некоторые наработки, которые как раз указывают на членов той самой банды.
— Из банды осталась всего лишь одна мадемуазель, на след которой вы никак не выйдете.
— Выйдем, ваше превосходительство. Непременно выйдем. Причем в самое ближайшее время. И тогда многое станет ясным.
Михель с трудом дотащился до железных ворот тюремного госпиталя, попытался протолкнуться в дверь спецприемника, но оттуда вышел младший полицейский чин, заорал:
— Куда прешь, зараза?.. Чего надо?
— Мне в госпиталь! Кликни кого-нибудь.
— Пошел, а то смердишь, дышать нечем!
— Скажи, Михель… Вор… Они знают. Нет никаких сил. Пожалуйста, добрый человек.
— Ежели вор, ступай в участок!.. Там разберутся! Геть отсюдова!
— Подохну, — Михель плакал. — Один укол, и опять человеком стану!
— Геть, сказал, холера! — Полицейский толкнул его с такой силой, что тот отлетел, упал на пыльную землю, какое-то время не в состоянии был подняться, затем побрел прочь, тихо плача и проклиная все на свете.
Соболев принял банкира у себя в кабинете, как давнего и доброго знакомого. Приобнял, самолично усадил в кресло, отступил на шаг, полюбовался видом визитера.
— А вы, сударь, на воле даже как-то посвежели! — расхохотался собственной шутке, уселся напротив. — С чем пожаловали, любезный?
— С просьбой, ваше превосходительство.
— А кто ж ко мне без просьбы ходит?.. Не было б просьб, не было б и уважения!.. Излагайте.
— Относительно князя Ямского.
— Понимаю вас, господин банкир. Сказывают, у вас развивается отчаянный роман с его кузиной?
— Да, это так. Мы любим друг друга.
— Значит, будете перебираться в столицу?
— Не хочу загадывать. Мне бы сейчас решить судьбу князя Андрея.
— Решить судьбу… — полицмейстер пожевал сочными губами, вздохнул. — Решать любую судьбу не только проблемно, Юрий Петрович, но и накладно. Ведь надо постучать во все двери, кому-то приказать, кого-то попросить, а это время. Мое время… Личное. А оно, сударь, стоит денег. И подчас очень больших.
Крук достал из внутреннего кармана плотный конверт, положил его на стол.
— Я готов оплатить ваше бесценное время.
От такого жеста полицмейстер побагровел, глаза налились кровью.
— Что вы себе позволяете, любезный?.. Вы желаете немедленно загреметь за решетку?
— Я ничего противозаконного, Аркадий Алексеевич, не сделал. Всего лишь оставил вам ходатайство об освобождении князя под мое личное поручительство. Княжна Анастасия также просит вас об этом.
— Вы сказали ей о своем визите?
— Ни в коем разе. Она пребывает в неведении.
— Но я совершенно не готов к такому решению!
— А я и не прошу немедленного решения, ваше превосходительство. Мне важна ваша расположенность и ваше доброучастие в вопросе.
