Икрамов, задумчиво поджав губы, постучал пальцами по столу, поинтересовался:
— А господин… который при входе в театр… Он ведь в прошлом артист?
— Артистишко. Бездарный, никчемный… Это ведь именно он пытался застрелить мадемуазель, за что был осужден на пять лет каторжных работ.
— Он желал застрелить госпожу Бессмертную? — изумился полковник. — По какой причине?
— По причине безответной любви. Среди артистов такое, к несчастью, случается, — развел руками директор.
— И вы взяли его снова в театр?
— Не в театр, а подле театра!.. Пусть гоняет чужих и пугает своих.
— Но ведь он преступник, — глаза полковника слегка налились кровью. — Разве можно ему доверять?
— Во-первых, преступник, отбывший наказание. Во-вторых, я ему ни в коем случае не доверяю. А в-третьих, холуй, до конца дней своих знающий свою вину, — лучший из холуев!
— А он может что-либо знать о госпоже Бессмертной?
— Пока ничего не знает. Но я могу его сориентировать. — Директор закурил ароматную сигару, прищурился от дыма. — Вы ведь пришли в театр именно по этому вопросу?
Гость кивнул.
— И желаете конфиденциальности?
— Мне безразлично.
— Неверно, господин полковник. Конфиденциальность здесь весьма важна. Не думаю, что вам следует в открытую марать свое честное и достойное имя. Вокруг госпожи Бессмертной уйма всевозможных домыслов, и в вашем положении их следовало бы избегать.
Икрамов поднялся.
— Хорошо, я последую вашему совету.
— Разумно. Я же, в свою очередь, обещаю сохранить наш разговор тет-а-тет в тайне и целенаправить господина бывшего артиста на обозначенное задание.
Икрамов откланялся и покинул кабинет.
Директор вернулся к столу, какое-то время осмысливал состоявшийся разговор, позвонил в колокольчик.
— Изюмова ко мне! — велел заглянувшей секретарше.
…Бывший артист прикатил к воротам дома Брянских на пролетке, рассчитался с извозчиком, направился к калитке, чтобы позвонить.
На звонок вышел привратник Илья, поинтересовался:
— Чего изволите, господин?
— Позови кого-нибудь из господ, любезный.
— Кого именно желаете?
— Кто у вас тут важнее всех, того и зови.
— Важнее всех княжна Анастасия, но они к воротам не выходят.
— Значит, кликни кто не такой важный. Есть у вас такой?
— Дворецкий Филипп, но он гневаться будет, что оторвал от дел.
Изюмов раздраженно дернул железную калитку, потребовал:
— Впусти, я сам разберусь, с кем мне побеседовать! Зови дворецкого!
— Никак не смогу. Оставлю ворота — меня накажут.
Возле ворот остановилась еще одна пролетка, из нее вышла мадам Гуральник, направилась к калитке. Увидела незнакомого господина, с удивлением спросила:
— Вы, сударь, кого-то желаете видеть?
— Они желают видеть княжну, а мы их к посторонним господам не приглашаем, — объяснил привратник.
— Мне необходимо навести справки об одной госпоже, — сказал Изюмов, — а этот чурбан ничего не понимает.
— О какой госпоже? — вскинула бровки учительница.
— О госпоже Бессмертной. Мы когда-то служили в одном театре. Я — артист Изюмов. Бывший, правда-с. По слухам, они проживают здесь.
— Я скажу дворецкому, — сказала мадам и заспешила к дому.
— Дурень ты, братец, — нервно бросил Изюмов Илье. — Знал бы, кому отказываешь в просьбе, всю подушку ночью сожрал бы. От стыда-с!
— Будете, барин, обижать, собак спущу, — пообещал тот. — Вот вам крест.
— Отойди, свинья!
Во дворе появился Филипп, не спеша и достойно направился к воротам.
— Вот господин желает без разрешения в дом войти, а я их не пущаю, — сообщил ему Илья.
— Ступай к себе в будку, — махнул ему дворецкий, самостоятельно отодвинул засов, позволил визитеру переступить порожек.
— Чего желаете, сударь? — поинтересовался.
— Вели сейчас же наказать этого хама, который увидел во мне злоумышленника и даже не отворил калитку! А потом пообещал спустить собак!
— Привратник прилежно несет свои обязанности, за что ему исправно платят жалованье, — объяснил Филипп и снова повторил вопрос: — Чего изволите, господин?
Изюмов не сразу нашелся, затем нервно объяснил:
— Мне важно разыскать некую госпожу Бессмертную… Бывшую артистку… Мадемуазель Таббу. Сказывают, она проживает в доме княжны Брянской.
— Сказывают? — с иронией удивился дворецкий. — Кто вам об этом «сказывал», господин?
— Людская молва! Публика!.. Поклонники! Она когда-то была знаменитой!
— Мне об этом неизвестно, господин, — склонил голову Филипп.
Во дворе показалась Катенька, увидела беседующих возле ворот, на короткое время задержалась и направилась дальше.
— Она была примой! — объяснял Николай. — Весь Петербург сходил по ней с ума! Табба Бессмертная! Не слыхал, что ли?
— В театрах, сударь, не бываю по причине другой социальной принадлежности, — объяснил дворецкий и взялся за калитку, желая выпроводить визитера. — Мне непонятно, о ком вы интересуетесь, сударь, по этой причине ничем вам помочь не смогу!
Привратник помог Филиппу выставить упирающегося бывшего артиста за калитку, и дворецкий, не оглядываясь, зашагал к дому.
Николай постоял за воротами в раздумье. Когда Филипп исчез в дворницкой, достал из кармана бумажный рубль, снова подошел к калитке.
Поманил Илью, тот нехотя подошел.
— Чего еще?
Артист сунул ему деньги, подмигнул.
— Видел здесь обозначенную барыню или нет?
Привратник спрятал деньги в карман, пожал плечами:
— Проживает здесь одна. Неприветливая, строгая. Лицо все время закрыто… Сеткой. Может, и она.
— Зовут не знаешь как?
— Они со мной не беседуют.
— Может, Табба?.. Мадемуазель Табба?
— Может. Только я не знаю.
— А может, еще чего-нибудь о ней интересного вдруг вспомнишь? Напрягись, парень.
— Вроде на какую-то тангу через день бегает. В дворницкой девки шептались.
— Тангу?
— Кажись, тангу… Танцы у них такие. Модные шибко!
— А не знаешь куда?
— Не могу знать. Я знаю только калитку да ворота. Впусти-выпусти. А про другое не положено.
Николай озабоченно чмокнул губами, удовлетворенно подмигнул привратнику и направился ловить извозчика.
