— Отавные — это кто?
— Этот господин и госпожа.
— Госпожу как звали?
— Называлась Виолеттой, но, думаю, это кликуха.
— По каким делам работали?
— Вместе брали банки.
— Последний банк как назывался?
— «Новый Балтийский».
— Много взяли?
— Как сказывали, полмиллиона.
— Кому шли деньги?
— Точно сказать не могу. Сказывали, политическим.
— Кого-нибудь из них видел?
— Никак нет. Мы только прикрывали.
— Подожди, Мирон Яковлевич, — вмешался Гришин и повернулся к Китайцу. — Ты упомянул некую госпожу. Чем она тебе показалась любопытной?
— Тем, что никогда не открывала лица. А ежели и открывала, то непременно на глазу была черная повязка.
— Как считаешь, что могло быть под повязкой? Китаец пожал плечами.
— Меж собой говорили, вроде она как бы без глаза.
— Интересная дама?
Тот улыбнулся.
— Очень. За такой не грех было бы и поухаживать.
— Что скажете, сударь? — посмотрел Гришин на Беловольского.
Тот усмехнулся, смерил взглядом с головы до ног свидетеля.
— Мне сказать нечего.
— То есть вы соглашаетесь со всем, что сказал ваш подельник?
— Нет. Вы пригласили какого-то нехристя и желаете повесить на меня чьи-то грехи.
— Да, сей туземец нехристь, — согласился Миронов. — А вы-то, сударь, православный?
— Не верую ни в Бога, ни в царя.
Гришин посмотрел на сыщика.
— Мирон Яковлевич, за вами слово.
Тот подумал, тронул плечами.
— Азиата в одиночку, чтоб вспомнил то, что забыл… А этого? — кивнул на Беловольского. — Этого рекомендую растянуть от ног до макушки, чтоб подрос маленько. На дыбе…
— Но закон подобное упражнение не совсем одобряет, Мирон Яковлевич, — не без насмешки заметил Гришин.
— Закон не одобряет, а мы закон обойдем. Ежели эти гнуси закон не почитают, почему мы должны его соблюдать?
— Логично, Мирон Яковлевич, — согласился следователь.
Гришин занимал свое традиционное место в кабинете директора — в углу возле буфета, — равнодушно и как бы спокойно наблюдая за беседой, которую вел Гаврила Емельянович с Изюмовым.
— Излагай, любезный, все, что знаешь.
— О мадемуазель Бессмертной? — переспросил бывший артист, которому было позволено присесть на один из стульев.
— Нет, о себе! — вспылил Филимонов.
— О себе-с? — смутился тот. — Вы, Гаврила Емельяныч, обо мне знаете больше, нежели я сам.
Директор со вздохом оглянулся на следователя, мотнул головой.
— У меня нет больше сил.
— О мадемуазель рассказывайте, — подал голос Гришин.
Изюмов зачем-то поднялся.
— Главное в мадемуазель то, что они часто меняют внешность. Однажды выходят из ворот дома в виде таинственной дамы под кисеей. Затем столь же обворожительно появляются уже в образе неотразимой кокетки и светской львицы.
— Каждый раз она выходит из дома княжны Брянской?
— Именно так-с. Гаврила Емельянович велели мне проследовать за госпожой Бессмертной до Большой Морской, где они обучаются аргентинскому танго.
— На Большой Морской?
— Именно там. Курсы на втором этаже.
— На курсах по танцу мадемуазель также под иным именем?
От предвкушения следующего сообщения Изюмов даже зарделся.
— На курсах, господин следователь, мне категорически сделали отказ. У них не положено давать любую информацию о курсистах. Но мне удалось разговорить ее партнера, некоего Валентина, который неведомым образом подробные сведения мне сообщил… На курсах они — мадемуазель Анна Гаева.
— Как часто мадемуазель посещает курсы?
— В неделю не менее двух раз.
Егор Никитич задумался, обратился к директору:
— У меня вопросов больше нет.
— Я могу напрячься и вспомнить еще некоторые любопытные моменты-с, — заметил Изюмов.
— Напрягайтесь в другом месте, — оборвал его Филимонов и махнул рукой. — Ступайте, и никому ни слова о беседе.
— Как возможно, Гаврила Емельяныч, — даже обиделся Изюмов и попятился к двери. — Благодарствую, что оказался полезен.
Когда за ним закрылась дверь, Гаврила Емельянович с улыбкой предвкушения посмотрел на следователя.
— Теперь позвольте, Егор Никитич, изложить вам некоторые свои сведения о мадемуазель.
— Любопытно, Гаврила Емельяныч.
— Госпожа бывшая прима уверовала, что ее здесь никто не узнал, и согласилась брать частные уроки пения.
— Зачем?
— Зачем?.. А вот это самое любопытное. Она намерена вновь выйти на сцену и вновь произвести фурор. Птица Феникс!
— Думаете, ей это удастся?
— Не исключаю. Если этому будут сопутствовать два обстоятельства.
— А именно?
— Первое — мое желание и благосклонность.
— Думаю, в этом проблем не будет. Публика клюнет на сенсацию, как пчелы на сахарный сироп.
— Согласен. Однако есть второе «но», противоречащее первому, — директор загадочно посмотрел на следователя. — Не догадываетесь?
— Пока нет.
— Госпожа Бессмертная может оказаться замаранной в неких обстоятельствах, которые приведут ее не на театральные подмостки, а совершенно в другие декорации, говоря нашим языком.
— Крайне любопытно.
— Это не все, господин следователь. По моим сведениям, князь Икрамов занимает ныне весьма влиятельный пост в Департаменте полиции. Это верно?
— Да, верно, — кивнул Гришин. — И ведет себя весьма жестко.
— Стоит ли доложить ему о нюансах госпожи Бессмертной?
— Почему нет?
— Но ведь он весьма неровен к ней?!
— Тем более. Думаю, князю будет крайне любопытно выслушать полученные сведения о необычных виньетках своей бывшей возлюбленной.
— Докладывать буду я?
— Зачем же?.. Доложу я, с вашего согласия. Это мне положено по статусу. Но у меня к вам, Гаврила Емельянович, личная просьба. Я приглашу в Департамент полиции вашего бывшего артиста — господина Изюмова, и с его слов там сделают портрет вашей визитерши. Не возражаете?
— Да забирайте его хоть навсегда!
— Не стоит. Вам он важнее.
