— Увы. Мадемуазель съехала с прежней квартиры, а о новом жилье может знать лишь граф Константин Кудеяров. Хотя он утверждает, что не ведает, где она. Полагаю, врет.
— Я так же полагаю. Двулик, бестия. Но будем думать.
После ухода барона Гаврила Емельянович постоял в некотором раздумье, взял колокольчик, позвонил.
— Изюмова ко мне! — распорядился, заглянувшей в дверь секретарше. — Немедленно!
Он не успел еще поставить водку на место в буфет и сесть за стол, как в дверях возник Николай.
— Слушаюсь, Гаврила Емельянович.
— Две задачи! — показал тот на пальцах. — Первая — проследить за графом Константином Кудеяровым и узнать, где он бывает, с кем встречается…
— Вторая-с?
— Вторая… Вторая — определить, какой из узнанных адресов принадлежит госпоже Бессмертной. А еще лучше — увидеть их вместе.
— Их — это?..
Мадемуазель и графа, болван!
— Слушаюсь, Гаврила Емельянович. — Изюмов поклонился и спиной стал отступать к выходу.
Пролетка с мадам Гуральник остановилась напротив входа в магазин конспиративного дома. Учительница музыки торопливо покинула ее, вошла в торговое помещение, в сопровождении хозяина магазина поднялась на второй этаж.
Губский в комнате был один. При виде мадам перестал писать, вопросительно посмотрел на нее:
— Я вас не ждал.
— Я по важному делу, Ефим Львович, — ответила Гуральник. — Обозначилась госпожа Бессмертная.
— Вы ее видели?
— Мельком, когда она входила в дом княжны.
— Княжна ее пригласила?
— Не думаю. Тем более что артистка выглядела весьма экстравагантно. Она была в мужском костюме.
Ефим Львович откинулся на спинку стула.
— Как она отреагировала на вас?
— Очень мило, даже не смутилась, — мадам потянулась к пачке папирос. — Позвольте?
Губский кивнул, женщина закурила, неловко улыбнулась:
— До сих пор трясет.
— С чего бы это? — посмотрел на нее с удивлением Губский.
— Торопилась… А потом, женщина явно что-то затевает, иначе зачем такой маскарад?
— Действительно, зачем? — Ефим Львович тоже закурил. — Лишь бы полиция не опередила нас. Уж там ее определенно расколют.
— Будем надеяться, — ответила мадам и загасила окурок в пепельнице.
Изюмов нашел Илью Глазкова именно на той скамейке, на которой имел с ним беседу некоторое время тому назад. Илья скучно жевал какой-то пирожок, запивая его квасом из бутылки. При появлении бывшего артиста отложил еду, привстал.
Тот жестом велел ему сесть, сам примостился рядом.
— Дела-с, господин хороший. Дела-с… — огляделся и сообщил: — Похоже, тучи над головой мадемуазель сгущаются быстрее, чем я предполагал.
— По какой причине?
Николай снова огляделся:
— Едва ли не по политической. Однозначно сказать не могу, однако носом чую. Гаврила Емельянович просто так не бледнеет и всегда имеет выдержанный вид. Сегодня же будто динамит под него подложили. Добычу почуял, пес окаянный.
Глазков снова попытался встать.
— Чем я могу помочь госпоже? Прикажите, и я исполню.
Изюмов усадил его на место.
— Можете, — вынул из кармана копеечную мелочь, высыпал в ладонь прапорщику. — Возьмите извозчика и поезжайте на Миллионную к графскому дому Кудеяровых. Спросите графа Константина и передайте ему вот эту записку, — бывший артист вынул из кармана сложенный листок. — Непременно только графу Константину.
— А кто же меня в таком виде к графу пустит?
— А вы уж, милый, постарайтесь. Придумайте чего-нибудь, сочините. На скамейке проще лежать да жевать, нежели полезное дело делать.
— Что сказать? — взволнованно перебил его Глазков.
— Передайте: от некоего господина. Граф не дурак, сам все поймет.
— Отправляться следует немедленно?
— Именно так. Немедленно-с… Терять время никак невозможно. — Изюмов встал, с серьезным видом зачем-то перекрестил Глазкова. — С богом.
Глава десятая
Мытарства
Привратник дома Кудеяровых при появлении возле ворот потрепанного господина на костылях крайне изумился, после чего махнул рукой:
— Пошел геть, рвань!.. Нечего тут ошиваться да смущать порядочный народ.
Филер, прогуливавшийся поодаль с газеткой, бросил взгляд на нищего, значения не придал, стал гулять дальше.
Илья прилип к решетке ворот, попросил:
— Подойди, добрый человек.
— Сгинь, сказано! А то вмиг городового кликну!
— У меня к господину графу дело.
— Какое еще дело? — привратник подошел поближе.
— Письмо.
— От кого?
— Не ведаю. Просто велели передать.
— Кто велел?
— Не могу сказать.
— Не можешь, так и ступай отсюдова!
Глазков потоптался на месте, не зная, что предпринять, и тут со двора вышел дворецкий, направился к калитке.
— Зачем обижаешь несчастного, дурак? — прикрикнул он на привратника. Поманил Илью, через решетку подал копейку. — Купи себе еду, милок.
— У меня письмо к графу, — произнес тот. — К графу Константину.
— А ты откель графа знаешь, милок?
— Не знаю, ваша милость. Но письмо передать велели.
— Давай-ка его сюда, я передам.
— Не положено. Могу лишь ему лично в руки.
Дворецкий потоптался в нерешительности.
— От кого письмо?
Глазков быстро огляделся, прошептал:
— Из театра.
— Из театра?.. Так какой же там может быть секрет?
— От барышни. Зазнобы графа.
— А ты что ж, в театр даже вхож?
— Товарищ мой… швейцаром там служит. Через них письмо и передали.
— Открой, — велел дворецкий привратнику и, когда тот открыл калитку, кивнул визитеру: — Проходи, милок.
Они вдвоем пересекли двор, дворецкий показал Глазкову на скамейку, сам направился в дом.
Илья присел на краешек скамьи, вертел головой по сторонам, наблюдая большое пространство двора, пока не увидел, что к нему направляется сам граф Константин.
Глазков сразу признал его, приподнялся, снял фуражку с головы.
— Здравия желаю, ваше благородие.
— Здравствуй, — кивнул тот и крайне сухо спросил: — Что за письмо? От кого?
