Андрей надавил клаксон. Второй раз. Третий. Долгие автомобильные гудки разбудили бы и мертвого, но ворота оставались неподвижными, как и Кристина, просидевшая всю дорогу истукан истуканом.
– Может, постучишь?! – предложил Бонифацкий.
– Сам бы и постучал.
– Тебе выходить ближе…
– У тебя на все ответы имеются?
– Даже по два, – самодовольно болтнул Вацик. – Между прочим, не я тебе двухдверку покупал…
– Андрюшенька, – Анне надоели их бестолковые препирания. – дедушку солнце, наверное, уморило. Сходи, погляди, а?
Андрей выбрался наружу, подошел к стальной калитке, подобрал булыжник поувесистее и, удивляясь собственной наглости, – как не крути, а дача-то самого Виктора Ледового, – принялся колошматить. Почем зря. Звук получился такой, как будто по рельсу в концлагере лупят, призывая зэков то ли работать, то ли, напротив, обедать. Погремев пару минут, Андрей в раздражении отбросил камень в кусты.
– Слушайте, – крикнул Бандура, у которого в ушах еще звенело эхо собственных ударов, – так и оглохнуть недолго. – Я, пожалуй, через забор перелезу…
– Я тебе перелезу, хорек! – предупредил зычный голос с противоположной стороны ворот. Оттуда же донеслась тяжелая поступь явно не миниатюрного человека. «Ничего себе дедушка», – смекнул Андрей. Залязгали засовы. Очень недовольный голос продолжал:
– Я тебе перелезу, козлина безрогая! Догремишься, в натуре, у меня! Уже догремелся, е-мое. Считай себя в реанимации. Сейчас наружу выберусь, тут тебе и конец.
Андрей только открыл рот, потому что узнал бы этот голос среди тысячи других. А то и двух тысяч. Человек за забором был либо Протасовым, либо его однояйцовым близнецом. Андрей полагал, что третьего – не дано. Калитка распахнулась и Протасов, – ибо это был именно он, – энергично шагнул в проем. Увидев Андрея, Протасов замер на месте. Лицо его выразило крайнюю степень удивления.
– Бандурчик?! Ну ни хрена себе?! Ты чего здесь делаешь?!
– А ты?
– Ты что, еврей, в натуре? – возмутился Протасов.
– Почему еврей? – удивился Бандура.
– Потому, Бандурчик, что я первый спросил. – Облаченная в ярко-оранжевые бермуды и зеленую майку бугристая фигура Протасова покачнулась, как телебашня на ураганном ветру.
«Э, брат», – отметил Андрей. – «видать ты добряче пивка нализался». Протасов пил водку исключительно редко, вино не переносил на дух, курево вполне справедливо считал «голимым» ядом замедленного действия, а курильщиков – конченными людьми. Пиво же пил, случалось, лошадиными дозами. Особенно, если обстановка располагала – природа, шашлычки, таранка. Женщины, опять же.
– Я работаю, в натуре, – грубо заявил Протасов. С таким видом, словно был шахтером, только что выбравшимся из забоя на свет Божий. – Ра-бо-та-ю. Усек?
– Атасов с тобой?
– А куда ему деваться? Слышь, Андроныч? – Протасов доверительно нагнулся к Андрею. – А тебе Атас ухи вполне конкретно обрезать может. Ты где должен быть, а?
– Я тоже работаю! – разозлился Андрей. – Кто еще на даче, кроме вас?
– Как кто? Я, Атас и Эдик…
– И все?
– Баб нету, – сокрушенно признался Протасов. – Сидим, пьем, как три конченных импотента, в натуре. – Протасов оглянулся назад – там пляжик. Чисто нудистский. Для этих дел. Пропадаем, без баб…
– А больше – никого?
– Ну я же говорю, – обиделся гигант. – Ты глухой или тупой, Андроныч?.. Никогошеньки… Был дед – сторожила. Старый энкеведист. Атасов его так накачал… – Протасов безнадежно махнул рукой, – труба дело. Я его в тенечек отнес – пускай отдыхает. Хотя, – Протасов доверительно нагнулся к Андрею, – Лично я думаю, без капельницы с глюкозой, – конец деду. – Протасов выразительно показал на грунт: – Если коньки отбросит, придется здесь закапывать.
– Что вы тут делаете – я понять не могу?
– Охраняем, блин…
– Кого?
– Дачу, е-мое. Виктора, как его, Иваныча.
– С каких таких херов?
– Правилов приказал, ядрена мать.
– Что приказал? – допытывался Андрей, но Протасов уже не слушал. Из-за плеча Андрея он разглядел женственный силуэт Кристины на переднем сидении «БМВ», и зашагал к машине, словно вурдалак в полнолунье.
– Бабы, е-мое. Телки. Спасибо, Андроныч. Так бы сразу и сказал, е-мое.
Андрей вцепился в клешнеобразную руку Протасова.
– Стой, тупица! Бабы, ага. Две сразу. Причем клевые. Одна – Кристина Бонасюк. Другая – Анна Ледовая.
– Упс, е-мое?!
– Открывай ворота. Я пойду – с Атасом перебазарю.
Прежде чем пройти внутрь, Андрей вернулся к машине и заглянул в открытое окно. Анна сидела белая, как мел, узнала Протасова. Боник выглядел и того хуже. Одной Кристине по прежнему было – пополам земля.
– Все в порядке, Анечка. Это мои друзья. Они ребята, что надо, а больше – никого нет. Кроме сторожа, но тот – вне жизни. Перепил…
– А какого дьявола они здесь делают? – напряглась Анна, на которую успокоительные речи Андрея никакого действия не возымели.
– Правилов прислал. Охранять дачу. Что конкретно – они не знают.
Неожиданно Андрею почудилось, что глаза Бонифацкого сверкнули, как у вампира из второсортного голливудского ужастика. «Показалось, наверное», – решил Бандура.
– Я пойду с Атасовым поговорю, – сообщил он Анне. – А вы заезжайте пока. Чтоб на улице не светить…
Анна, отстранив Бонифацкого, нырнула за руль. Андрей наклонился, передавая ключи. Их пальцы соприкоснулись и он с тревогой отметил, что Анькины пальцы холодные – будто лед.
– Аня?
– Ну?
– Все хорошо.
– Угу… лучше не бывает, милый.
– Зато бывает хуже, – обронил Бандура, исчезая за рядами кустов. Протасов распахнул ворота. Заметив женщину за рулем, боязливо шарахнулся в сторону. – Э-э, – загудел Протасов недовольным голосом. – Минутку, е-мое! – Женщин-водителей он боялся. И правильно делал.
Андрей прошагал мощеной камешками тропинкой, вьющейся среди фруктовых деревьев и кустов смородины. Или малины. Бог его знает, среди каких. За очередным поворотом ему открылась живописная поляна. Посреди поляны курился мангал. На мангале дожаривались полтора десятка шашлыков, распространяя вокруг такой дурманящий аромат, что у не евшего с утра Андрея – дух захватило. Судя по обнаженным шампурам, воткнутым то тут, то там по всей лужайке, подобно стрелам, оставшимся на поле средневекового сражения, партия шашлыков на мангале была второй, а то и третьей по счету. Невдалеке от мангала располагался складной столик, заставленный стаканами, бутылками, мисками с остатками салата, огрызками лаваша и прочими признаками состоявшегося застолья. Атасов, в черных спортивных штанах, шлепанцах на босу ногу и с голым торсом, возлежал в шезлонге. В одной руке Атасов держал вскрытую банку пива, в другой дымилась сигарета. Позиция – привычная для Атасова. Солнце клонилось к горизонту. За обнаженными плечами Атасова миллионами ослепительных бликов сверкала поверхность Днепра. Метрах в тридцати от берега из воды торчала чья-то голова. Черная, как клякса, на фоне заходящего солнца. Бандура подумал, что Армеец пошел охладиться.
