– Срок тянуть, – кивнул Солоник, не понимая, к чему вообще разыгрывается этот спектакль.
– А на себе, значит, крест поставил?
– Крест мне на могиле поставят.
– Вот-вот. Недалек тот день… И похоронят тут же, на зоновском кладбище. Как ты знаешь, трупы родственникам не выдаются.
– Спасибо за информацию, – Саша метнул в москвича взгляд, полный откровенной неприязни.
– Рано благодаришь. А я приехал сюда, чтобы дело тебе предложить…
– И какое? – насторожился заключенный, поняв, что беседа подошла к кульминации.
– …и изменить твою жизнь, – закончил гражданин начальник.
– Мою жизнь теперь только Верховный суд может изменить.
– Ну зачем так? Судьба любого человека в его руках. На свободу хочешь?
Зэк вопросительно взглянул на человека, сделавшего ему столь дикое предложение.
– Кто тут не хочет…
– Я тебя спрашиваю – хочешь?
– Ну, хочу. А за что? Не за просто же так!
– Эта догадка делает честь твоему уму. Бесплатно только птички поют. Я тебе дело говорю… А теперь – слушай.
Они говорили долго – точней, говорил в основном приезжий, а зэк слушал, стараясь найти в предложении выгоду – впрочем, она была, несомненно, на поверхности.
Предложение гражданина начальника сводилось к следующему. Он, Александр Солоник, будет топтать «строгую» зону долго, очень долго. Бывший мент, осужденный по паскудной статье, рано или поздно найдет себе смерть: или на «промке» головой кирпич поймает, или оголенный электропровод зубами прикусит, или с верхнего яруса шконок головой вниз упадет. В лучшем случае – актировка и инвалидность, жизнь в серости и безвестности, неизбежное воровство, естественно, неудачное, и вновь зона, где он сгинет окончательно. В худшем – скорое «опущение», кровавая драка, заточка в печень и – участок два на три на зоновском кладбище.
Блатные все равно завалят его: тут, на зоне, есть сотни способов избавиться от человека – медсанчасть по приказу «хозяина» оформит как несчастный случай на производстве. Обеспечить его безопасность органы не могут – не поселишь же в бараке охрану! Надеяться на УДО, условно-досрочное, или амнистию не приходится по понятным причинам. Короче говоря, хреновые дела у осужденного бывшего мента Солоника, и солнце ему не светит.
Гражданин начальник повествовал так, как может говорить лишь человек, уже уверенный в ответе собеседника. Категоричность тона, веские интонации, подкрепленные напряженным прищуром и скупой, но выразительной жестикуляцией.
– Единственное, что тебе может помочь, – побег, – закончил он.
– Отсюда? Со «строгача»? Невозможно, – зэк поджал губы.
– А что – уже думал?
– А кто бы не думал!
Следующий вопрос прозвучал в устах обладателя сафьяновой ксивы столь же неожиданно, сколь и неправдоподобно.
– А если мы тебе поможем?..
Солоник подумал, что он ослышался.
– Поможем, говорю… Я серьезно. Да не смотри ты на меня так!
Мысли Саши работали напряженно – в предложении бежать было столько же плюсов, сколько и минусов. Точней, плюс был только один – та самая желанная свобода, о которой, как поется в известной еще со времен ГУЛАГа песне, «так много говорят в лагерях».
А с другой…
Побег, даже удачный (что маловероятно), неминуемо поставит его в зависимость от «конторы», потому как Солоник окончательно ставит себя вне закона. И неизвестно, какую роль уготовят ему после побега. Известно одно: он становится невольной марионеткой в руках структуры, которая при малейшем проколе от него откажется.
– Даю тебе ровно сутки на размышление, – москвич говорил веско, словно вбивал в сырую доску толстые гвозди. – Только размышлять тебе нечего. Это – твой единственный шанс, подарок судьбы. Другого не будет. Свобода плюс удовлетворение твоих амбиций.
– Я не могу ответить сразу, мне надо все взвесить. Я подумаю, – дрожащим от напряжения голосом произнес осужденный.
– Думай, думай… Ну все. О нашем разговоре, естественно, никто знать не должен, прежде всего из администрации. Запомни то, что они уже знают: я – следователь военной прокуратуры, занимаюсь делом твоего армейского командира. Протоколы уже составлены… На, подпиши, что отказываешься давать показания, – он пододвинул бланк. – Ну, до завтра, осужденный Солоник. На размышления у тебя ровно сутки, – гражданин начальник взглянул на часы. – Время пошло…
Глава 6
Блеклое поволжское солнце, медленно поднимавшееся из-за кромки темного, почти что синего хвойного леса, рельефно высвечивало геометрически правильный силуэт вышки с охранником. Солнце било в глаза, слепило, и осужденный Александр Солоник, отвернувшись в сторону, невольно прищурился. Унылая картина, виденная им на утренних разводах сотни раз: перечеркивающая волю колючая проволока, чернеющие клифтами ряды сумрачных зэков, ватная спина бушлата переминающегося с ноги на ногу «мужика» из его бригады…
Даст бог – видит он это сегодня, холодным утром, в последний раз и никогда больше не увидит.
Развод начался минут на десять позже положенного – стоило только увидеть помятую физиономию начальника отряда, чтобы определить: вчера он вновь нажрался как последняя свинья. Рожа у мента – ну будто бы на автомобильном протекторе заснул, взгляд – мутный, мертвый. И не до развода ему теперь – пива бы холодненького, компресс на лоб и – спать. Да, такова вот тяжелая и опасная ментовская служба…
– Отряд для развода на работы построен, – произнес старшина.
Спустя несколько минут осужденные, а вместе с ними и Солоник, двинулись на промзону. Глядя в ватную спину, маячившую впереди, Саша вновь и вновь воскрешал подробности последнего разговора с хитрожопым москвичом, спрашивая себя – правильно ли он сделал, что согласился? – и не мог ответить на этот вопрос однозначно.
С одной стороны, воля, конечно же, дорогого стоит, тем более в его незавидном положении.
А с другой – не попадет ли он в кабалу худшую, нежели теперешняя?!
Но он уже все решил.
Это должно произойти сегодня.
Уже назначено и рассчитано время, и он знает, как именно это произойдет. На «промке» кем-то неизвестным подготовлен сварочный аппарат, которым надлежит вырезать крышку канализационного люка, чтобы спуститься в него, пройти по коллектору и выйти за пределы зоны. Ничего форсмажорного произойти не может – вроде бы тот гражданин начальник из столицы предусмотрел все. Или почти все…
Глухое топанье «прохарей», густые ряды колючей проволоки, унылые, постные лица конвоиров – и ворота промышленной зоны.
Перед началом работы «бугор» Солоник, собрав «мужиков» своей бригады, объявил:
– То, что вы напортачили вчера, я не принимаю. Если такое повторится, буду засчитывать за отказ или невыход на работу.
