– Конечно, – я протянул ей адвокатское удостоверение с письмом из Следственного комитета. Та молча прочитала его и протянула мне бланк. Закончив заполнять графы листка вызова заключенной Цветковой, я взял листок и пошел в следующую комнату. Там находилась камера хранения, куда необходимо было сдать портфель, мобильный телефон, диктофон и другие личные вещи.
– Что с собой могу взять? – спросил я.
– Блокнот, ручку, – сказал дежурный камеры хранения.
Сначала необходимо было пройти контроль. На входе стояла рамка. Помимо этого, дежурный металлоискателем тщательно провел по моему телу.
Я поднялся на второй этаж и пошел по длинному полутемному коридору, мимо автоматов с кофе и чаем, подошел к окошку, где сидел очередной дежурный по изолятору, и протянул ему листок вызова.
– Вы можете пройти в тридцать второй кабинет, – сказал дежурный, – сейчас ее приведут.
Я подошел к автомату, опустил десять рублей и взял кофе. Выпив его, пошел искать нужный кабинет. Вскоре я попал в небольшую комнатку со стандартным для следственных кабинетов изоляторов набором мебели: небольшой стол и два стула, намертво прикрепленные к полу металлическими скобами. С правой стороны стояла вешалка, куда я и повесил свою дубленку. Повернувшись к окну, заметил, что расположено оно значительно выше человеческого роста, поэтому, куда оно выходит, не было видно. На потолке – лампа дневного света, датчик пожарной сигнализации и еще какое-то стеклышко, наверное видеокамера. Все следственные кабинеты просматриваются, а некоторые и прослушиваются.
Осмотрев кабинет, я уселся за стол и взглянул на часы. Было около трех часов. Минут через двадцать дверь кабинета открылась, и конвоир ввел Светлану Васильевну. Она была одета в розовый спортивный костюм, выглядела очень похудевшей и уставшей. Увидев меня, улыбнулась.
– Вот видите, где мы с вами снова встретились! Я такой встречи совсем не ожидала…
– Честно говоря, мне эта встреча не доставляет большого удовольствия, – ответил я.
Светлана Васильевна, обратившись ко мне по имени-отчеству, сказала:
– Я очень вас прошу… Я долго думала – только вы можете меня спасти! Я хочу извиниться за тот мой поступок и за то недоразумение… Поймите, я потеряла все, что накопила тяжелым трудом, и мне показалось, что…
– Ладно, – махнул я рукой, – что вспоминать прошлое! Сейчас ситуация неординарная. Я не могу сказать, что горю желанием вас защищать.
– Но послушайте, – горячо заговорила Цветкова, – я прошу вас, умоляю! Хотите, на колени встану?
– Нет-нет, этого делать не надо! – остановил ее я.
– Только вы можете спасти меня, – повторила Светлана Васильевна.
– Светлана Васильевна, я бы взялся за вашу защиту, но есть одно обстоятельство, о котором я не могу вам сказать, – я имел в виду свою связь с Ириной Комаровой, – которое препятствует этому. И я сейчас нахожусь перед дилеммой.
– Да какая может быть дилемма? Вы – адвокат, я обращаюсь к вам за помощью, и вы обязаны мне ее оказать! Это же записано в хартии вашей профессии!
– Насчет хартии вы погорячились, – улыбнулся я, – мы еще ничего не приняли. А обязан ли…
– Вы поймите, – продолжала Светлана Васильевна, – они мне новую статью дали. Пятнадцать лет мне грозит!
– Кстати, я хотел вас спросить про сопротивление работникам милиции. Я читал в газетах, и по телевизору показывали, как вы чуть ли не стреляли в них.
– Нет, – покачала головой Светлана Васильевна. – Этого не было, и никакой статьи нет. У меня только 4-я часть 159-й. Они провели экспертизу, и, соответственно, срок вырос. Теперь мне грозит до пятнадцати лет.
– А что следователь?
– Да это вообще сучка! – зло проговорила Светлана Васильевна. – Вы меня извините за такие слова…
Странно, подумал я, слышать такие отзывы об Ирине…
– Более того, – продолжала Цветкова, – мне кажется, что они вообще ангажированы…
– То есть вы хотите сказать, что им денег дали?
– Кремнев развернул активную деятельность. И я уверена, что он проплатил мой арест и мое нахождение здесь.
– Вот видите, какая сложная ситуация…
– Да ничего сложного нет! Просто это дело – специфическое. Антиквариат, экспертиза… Вы думаете, что милицейские следователи хорошо разбираются в антиквариате?
– Но они же могут консультироваться у специалистов?
– Да, конечно. Но мы с вами все эти обвинения опровергнем! – уверенно сказала Цветкова.
– Но, Светлана Васильевна, я ведь тоже не разбираюсь в антиквариате… Вы пригласили меня по делу о мошенничестве, и я представлял ваши интересы как потерпевшей стороны. Здесь – другое дело. Вас обвиняют в подделке картин…
– Мы с вами обязательно докажем, что этого не было! Я вас очень прошу, соглашайтесь на мою защиту!
– Но у вас был адвокат, кажется, Марычев его фамилия?
– Да, был… – Светлана Васильевна опустила глаза. – И все это произошло из-за него…
– Как из-за него? – удивился я.
– Да, именно. Он организовал возврат «Мерседеса» – это разозлило Кремнева, и он устроил мой арест. Вы же помните, раньше он обивал все пороги, но ему везде отказывали в возбуждении уголовного дела? А тут вмешался лично начальник управления!
– И что вы хотите сказать?
– То ли напрямую, то ли через какие-то связи Кремнев вышел на этого начальника и убедил его возбудить уголовное дело. Может быть, и не безвозмездно…
– Но откуда вы все это знаете?
– Ничего я не знаю, а могу только догадываться и предполагать, – ответила Светлана Васильевна.
– Хорошо, так что же Марычев? Он сейчас с вами работает?
– Я дала ему отвод. Подозреваю, что он работает на Кремнева.
– Почему вы так думаете?
– Дело в том, что я ему давно уже не плачу, а он из дела не выходит. Вот вы бы стали работать бесплатно? – спросила Цветкова.
– Наверное, если бы я вел клиента и у него кончились деньги, я довел бы его до конца.
– Но, наверное, у вас было бы меньше энтузиазма? Скажите откровенно!
– Вероятно, вы правы…
– А у него большой интерес к этому делу. Он пытается выведать у меня информацию, всячески отговаривает от определенных поступков. Я хотела написать несколько жалоб – в Генеральную прокуратуру, министру внутренних дел, а он стал отговаривать меня.
– По каким причинам?
– Сказал, что будет обратная реакция, что эти жалобы ничего не дадут и мне станет еще хуже. Я сижу в следственном изоляторе, и мне грозит пятнадцать лет – что может быть хуже? Что, меня расстрелять должны по этому делу?
Я чувствовал, что Цветкова начинает нервничать.
