— А теперь, сынок, — сказал он, придвинув меня поближе к
краю и слегка опустив микрофон, — я хочу, чтобы ты рассказал всем, как
героически вела себя эта девушка, спасая твою жизнь, и что ты о ней думаешь.
И я принялся рассказывать. Я рассказал, как мы купались, и
вся вода вокруг нас вдруг пошла волнами, и на другом берегу послышались
выстрелы. А когда я говорил о том, как она схватила меня за шею, утянула под
воду и отволокла под укрытие кустов, то оглянулся, — и чтоб мне провалиться на
этом самом месте, если папа не плакал. Он очень старался сдержать слезы и
сглатывал, будто у него в горле застрял чересчур большой кусок, а потом
все-таки вытащил носовой платок и украдкой вытер глаза. Когда я закончил свой
рассказ, вся толпа забила в ладоши и замахала шляпами.
— Мы найдем ее, Билли! — кричали они. Папа поднял микрофон
повыше и несколько раз откашлялся, прежде чем начать говорить.
— Вот так все и было, ребята, — сказал он. — Вот какая это
девушка, мисс Каролина Чу-Чу. Да поставьте рядом с ней любую самую
замечательную женщину, когда-либо жившую на земле, и все равно мисс Чу-Чу куда
храбрее. А теперь она заблудилась где-то в дикой пойме уже восемнадцать часов
назад, почти без одежды, не прикрытая ничем, кроме крохотных трусиков с
бриллиантовой вышивкой, не больше половины вашей ладони. Москиты кусают все ее
прекрасное юное тело, колючки царапают ее ножки, ничто не защищает ее от
ночного холода. Мы должны найти ее, ребята. Мы просто-таки обязаны найти ее.
Толпа буквально ревела. Шум поднялся не чета тому, что был
раньше. Тут я увидел, как дядя Сагамор вылезает на сцену.
Папа указал на него:
— А это мой брат Сагамор, который и организовал поиски. Он
оставался на ногах всю ночь, даже на минутку не сомкнув глаз, и самолично
прочесал всю долину, пытаясь найти мисс Каролину. И он не отступится до тех
пор, пока в нем будет теплиться дыхание. Уж он-то знает лощину как свои пять
пальцев и расскажет вам все, что вас интересует.
Все захлопали дяде Сагамору. Он подвинул микрофон, перекатил
табачный ком из-за одной щеки за другую и сказал:
— Ну, вот что, ребята. Я не особо-то мастак держать речи. Да
вы это и сами знаете. Я просто хочу сказать, как это здорово, что вы пришли
сюда помочь нам в поисках, и уверен, все вы поступите как я. Да вы уже тут,
черт возьми, ради того, чтобы найти эту девушку. Но, конечно же, человек не
может искать без перерыва. Мы и не рассчитываем на это. Вот мы и позаботились,
чтобы вы могли здесь немного отдохнуть, освежиться и развлечься, когда вконец
устанете.
В это время на вершине холма среди оставленных у ворот машин
опять поднялась суматоха. Я пошел поглядеть, в чем дело, и увидел трех
огромадных охотничьих собак, рвавшихся с поводков, на которых их едва удерживал
какой-то бедолага. Наконец они сильно дернули все вместе, так что он даже не
удержался на ногах, плюхнулся и порядочно прокатился на пузе, прежде чем сумел
подняться. Тут я смог рассмотреть его лицо, — и чтоб мне треснуть, — это был
шериф собственной персоной. Весь грязный и потный, он слегка прихрамывал, а
лицо все багровое. Судя по виду, он, по своему обыкновению, ругался то ли на
собак, то ли еще на кого, но эти псины так лаяли, а громкоговоритель выкрикивал
речь дяди Сагамора, что я ни словечка не услыхал. Позади него шел еще один
парень с тремя здоровенными длинноухими собаками.
Они спустились с холма, вклинились в толпу и начали
пробираться вперед, более или менее успешно сдерживая бладхаундов на поводках.
Когда они долезли до сцены, дядя Сагамор их наконец
заприметил.
— Ей-богу, — закричал он в микрофон. — Сам шериф к нам
пожаловал. Он приехал помочь нам. Я же всегда говорил, ребята, может, он слегка
и тормозит, но в беде нас не бросит.
Шериф с трудом угомонил собак и уставился на сцену. Он
оглядел нас и пятерку голых девушек позади, а потом остановил взгляд на дяде
Сагаморе. Шериф весь так и покраснел, а его губы шевелились, но убей меня Бог,
если можно было разобрать, говорит он что-нибудь или нет.
— И я ведь всегда говорил, что наш шериф чертовски
великодушный человек, — продолжил дядя Сагамор, — и повторю еще раз, что у меня
не закрадывалось и тени сомнения, что рано или поздно он поможет нам во всех
наших нуждах. Хотя должен признаться, что не очень-то щедро с его стороны было
назначить в награду за находку всего какие-то жалкие пятьсот долларов. Сам-то
я, вестимо, последний на белом свете, кто станет на это жаловаться, но сдается
мне, он запросто мог пообещать хотя бы тысячу.
Толпа одобрительно заорала.
Дядя Сагамор подошел к концу своей речи:
— Ну ладно, я вовсе не намерен торчать здесь день-деньской и
забалтывать вас до смерти. Уж верно вам придется не по душе долго любоваться на
такого старого придурка, как я, когда столько миленьких девушек собираются
станцевать для вас. Так что я просто благодарю всех вас.
Он отступил от микрофона, и туда наконец дорвался ярмарочный
тип.
— А теперь глядите в оба, парни, — объявил он. — Сейчас мы
вам продемонстрируем образчик великолепного Зрелища, которое вы можете увидеть
в шатре. Билеты продаются справа от сцены. Всего-то один доллар.
Громкоговорители принялись наяривать бодрую музыку, и мы
спрыгнули со сцены, чтобы предоставить девушкам вдоволь места для танца. Там
действительно было на что посмотреть. Они высоко-высоко взбрыкивали ногами, а
сами вертелись волчком.
Какой-то тип обосновался рядом с небольшой стойкой и
принялся продавать билеты. А я вслед за папой и дядей Сагамором зашагал в
сторону дома. Шериф со своими собаками пробирался сквозь толпу, и я заметил,
что он пытается догнать нас. Я дернул дядю Сагамора за руку.
— По-моему, шериф хочет с тобой поговорить, — сообщил я. Он
остановился.
— Ну да, конечно же, — согласился дядя Сагамор. Мы как раз
проходили под деревом возле сверкающего фургона миссис Хорн.
Шериф подошел к нам, по дороге отдав подержать кому-то из
своих помощников поводки трех псов.
Он безнадежно махнул рукой.
— Сагамор Нунан, — начал он. Тут он осекся и, смахнув пот с
лица обеими руками, попытался снова:
— Сагамор Нунан…
Казалось, дальше этого дело у него не шло. Он тяжело дышал.
Дядя Сагамор прислонился к стволу дерева и задумчиво
перекатывал свою жвачку из-за щеки за щеку.
— Ну же, шериф, — ободряюще заметил он, — о чем это вы?
Шериф выдавил:
— Ффффффффффффффффшшшшшшшшш-ффффффшшш…
Это мне живо напомнило, как он пытался вскрыть бутыль с
кожевенным раствором и облил всю свою одежду. Складывалось впечатление, что
слова застревают где-то в глубине и он не может выдавить их наружу. Шериф залез
в карман пиджака и извлек оттуда какую-то бумагу. Ох нет, даже целых две.
Во-первых, отпечатанную нами с папой афишку, а вдобавок еще свернутую в
несколько раз свежую газету. Он развернул газету и сунул ее прямо под нос дяде
Сагамору, ткнув свободной рукой в первую полосу и по-прежнему не произнося ни
слова, если не считать нечленораздельного шипения. Я привстал на цыпочки и
вытянул шею, чтобы рассмотреть газету. Провалиться мне на этом самом месте,
если там не красовалась большая фотография мисс Харрингтон. То есть я имею в виду
мисс Каролины.
