Остановились, посветили фонариком, присмотрелись. На столбе виднелось несколько следов от пуль. Они легли кучно, наверняка отметки можно было бы покрыть пятикопеечной монетой.
– Ничего не скажешь – Вильгельм Телль, – произнес один из милиционеров, проводя пальцем по щербинкам. – Ворошиловский стрелок.
– Откуда он стрелял? – спросил второй.
Первый кивнул в сторону насыпи.
– Со стороны железной дороги. Навскидку, на бегу.
– Дьявол, а не человек, – заметил третий, завороженно глядя на следы выстрелов. – Нормальный человек так стрелять не может.
В голосе его сквозил суеверный ужас…
Настроение прессы, буквально взвывшей после событий на Петровско-Разумовском рынке, было под стать милицейскому. Чудеса меткости и скорострельности заставляли журналистов строить предположения – порой даже самые невероятные и фантастические.
«По данным МВД, – писали газеты, – еще в местах лишения свободы Солоник сошелся с рядом преступных лидеров. Несмотря на непопулярную среди уголовников статью, по которой он был осужден, бывший спецназовец быстро завоевал авторитет. И на свободе преступные лидеры не оставили Солоника без внимания. Оценив его навыки, в частности умение метко поражать цель из любого оружия на значительном расстоянии, преступники предложили ему выгодную работу. Таким образом, Александр Солоник стал профессиональным наемным убийцей».
Следственный изолятор
Матросская Тишина
Камера оказалась довольно большой, четырехместной, но к Солонику по понятным причинам никого не подселяли – слишком уж ценным выглядел в глазах прокуратуры этот узник. Более того – следствие пошло на уступки: разрешило не только поставить туда холодильник и телевизор, но и пользоваться электрокипятильником, даже соорудить в камере нечто вроде конторки.
Здоровье шло на поправку – раненный во время ареста киллер уже не испытывал тошноты, приступов головной боли и ломоты в пояснице: сильный, тренированный организм брал свое.
Саша понял: теперь можно немного расслабиться. Все, что от него теперь зависит, он сделает. Интуиция не подводила: на воле о нем помнят, и уж там наверняка сделают все возможное, чтобы его спасти.
Его главный капитал – страх, который он умеет внушать.
Не для того делали из него жупел, чтобы вот так, за здорово живешь, отдать на растерзание мусора.
Допросы шли каждый день: перед прокуратурой открылась радужная перспектива раскрытия стопроцентных «висяков». И подследственный давал показания, может быть, даже подробней, чем ожидалось, – чтобы потянуть время.
Его возили на следственный эксперимент к кооперативным гаражам на Волоколамское шоссе – к месту расстрела Бобона. Оперы предусмотрительно прихватили каски и бронежилеты как для себя, так и для клиента – на случай нападения «быков» покойного Выгорбина. Саша охотно показывал, где он стоял, откуда стрелял, с какой стороны и в какой момент появилась машина, сколько приблизительно патронов было выпущено в «Форд» Ваннера… Правда, никого из подельников шадринских так и не сдал. Впрочем, следствие не особенно упорствовало: в глазах прокуратуры он был куда опасней и значимей, чем какие-то «быки»-исполнители…
Он уже сознался в убийствах Длугача, тюменских авторитетов и расстреле Калины. Часами рассказывал следователям об оружии, из которого ликвидировал авторитетов, и глаза его в этот момент блестели так странно, что даже опытные следаки отшатывались. Его вынуждали взять на себя Квантришвили и Бешеного, но Солоник был непоколебим, отказываясь от чужого «исполнения».
Естественно, вставал вопрос о заказчиках…
Саша и тут продумал линию защиты: я эдакий вольный стрелок, свободный художник, выполнял заказы, а от кого, мне неведомо, потому что информацию о жертвах и деньги мне передавал посредник. Как найти его, не знаю: обычно он сам меня находил… И вообще, давайте я лучше вам об очевидном поведаю, о том, как ликвидировал вора в законе Длугача по прозвищу Глобус…
Следаки качали головами, естественно, не веря ни в «свободного художника», ни в посредника. Слишком уж примитивно все это выглядело, слишком топорно.
Но Солоник и не настаивал: не хотите верить – не верьте.
Куда больше беспокоило его другое: тут, в Матросской Тишине, его запросто могли ликвидировать друзья тех, кого он в свое время отправил на тот свет. Саша отлично помнил поговорку, услышанную им в ИТУ под Пермью: на воле – закон ментовской, на зоне – воровской. Помнил – и находил ее совершенно справедливой: в местах лишения свободы масть держат авторитетные зэки, поднаторевшие в «командировках» воровские паханы. Уж если они что-то решат, вряд ли кто-нибудь помешает им в исполнении.
Так что тут, в камере № 938, ему надо было опасаться не ментов с прокуратурой – он и так был в их руках. Опасаться следовало настоящих, подлинных хозяев тюрьмы.
С такими мыслями он шел на свидание с адвокатом – первым за время заключения…
Адвокат
У меня сегодня появился новый клиент. Пришла его гражданская жена и по рекомендации авторитетных людей попросила взять защиту ее мужа.
Я нервничал – информация, собранная о новом клиенте, была настолько противоречива, что не позволяла составить единую картину: кто этот человек, чьи заказы исполнял, кем, в конце концов, подготовлен.
В том, что подследственный Солоник наверняка прошел курс специальной подготовки, я не сомневался. Фантастически меткая стрельба, умение не угодить в ловушки, расставленные милицией, особая, ни с чем не сравнимая дерзость…
Было очевидно: профессионала такого класса могло подготовить только государство. И не в люберецких подвалах накачивал он мускулы, не в подмосковных лесах учился метко стрелять, не в театральной студии при Дворце пионеров осваивал курсы театрального грима!
Стало быть, у него есть хозяева, и от них можно было ожидать чего угодно. В том числе и мне.
Вежливо кивнув вертухаю, я прошел в указанный кабинет. На удивление чистые стены, небольшое окно в тюремный дворик, забранное двойной решеткой, столик с двумя кнопками: одна – для вызова конвоира, другая – чтобы поднять тревогу…
Ничего нового: почти как в любых следственных изоляторах. За свою карьеру я провел в подобных кабинетах сотни часов.
В тот день в Матросской Тишине сидели три новых клиента, включая Солоника, и я заказал охране всех троих.
Первый, судя по всему, был обычным уголовником, и ничего непредвиденного от него ждать не приходилось. Я приязненно улыбнулся вертухаю и уже спустя десять минут деловито беседовал с типом, один лишь вид которого наверняка бы довел до инфаркта любого, встреться с ним в темном подъезде: налитый злобой единственный глаз, причудливые татуировки, выдающаяся вперед нижняя челюсть…
Второй клиент выглядел еще более устрашающе: покатые плечи профессионального спортсмена-силовика, комья перекатывающихся под курткой мускулов, красные кулаки со сбитыми костяшками, агрессивный взгляд и по-блатному «мурчащие» интонации речи, в которой специфических рэкетирских терминов было куда больше, чем обычных слов…
