Наконец показался Андрей, сопровождаемый долговязым конвоиром. Я обратил внимание, что они о чем-то оживленно разговаривали. «Интересно, – подумалось, – наверное, уже успел законтачить, кого-то раскрутил…»
Решив не мелькать перед конвоирами лишний раз, я вернулся в кабинет, сел за стол и достал газету, спрятав под нее записку от Олеси. Дверь приоткрылась, и в кабинет вошел Андрей.
Бросив на него взгляд, я сразу заметил перемены. Прежде всего, он за две недели моего отпуска каким-то образом здорово похудел, под глазами проступили синяки и ссадины. Невесело улыбнувшись, Андрей подошел к столу. Я понял, что настроение у него далеко не праздничное. Он что-то сказал конвоиру, тот взял листок и вышел. Мы поздоровались.
– Ну как дела? – поинтересовался он с безразличием в голосе.
– Нормально.
– А как отдохнули?
– Отдыхать – не работать, – не вдаваясь в подробности своего отпуска, ответил я. Зачем раздражать человека? – А как у тебя дела?
Он пожал плечами:
– Пока жив…
– А почему тебя перевели в общую камеру, как ты думаешь?
– А что тут думать? – махнул он рукой. – Все ясно. Потому что я свои показания не меняю.
– В мое отсутствие к тебе приходили?
– И неоднократно.
– Что говорили?
– Предлагали все – «колоться», брать вину, признаваться в чем-то, принимать на себя какие-то эпизоды…
– А эпизодов много?
– Да, достаточно предъявляли.
– И что ты думаешь, кто-то из твоей команды все же начал давать показания?
Андрей посмотрел куда-то вдаль:
– Трудно сказать… Но, видать, информация у них есть. Скорее всего, кто-то «поплыл».
– Что ж теперь делать?
– Да что… Может, кто-то под прессом находился, нервы не выдержали… Но информация у них очень большая.
– Но ты-то ни в чем не признавался? – уточнил я.
– Абсолютно ни в чем!
– И чем угрожали?
– Да какие у них угрозы… Стали говорить, что бросят меня в общую камеру, к ворам…
– И как?
– Вот, перевели. Дней пять назад.
– А сколько человек в камере?
– Около девяноста, даже больше.
– Ого! – присвистнул я. – А камера большая?
– Чуть больше тридцати метров.
– Да как же вы там помещаетесь?!
– С трудом…
– А почему у тебя на лице ссадины и синяки?
– Помахался уже кое с кем, – нехотя ответил Андрей.
– А это как, случайно получилось или…
– Да что тут случайного, – зло проговорил Андрей, – если все было подготовлено заранее! Так получилось, что я попал к людям, которые представляют структуры, враждебные мне, к моим конкурентам. Вот, с одними уже помахался.
– А где махался?
– Один раз – в бане, другой – в камере… Ну ничего, – улыбнулся Андрей, – за себя я смогу постоять, кое-кому влепил нормально.
Я знал, что Андрей был хорошим самбистом, имел первый разряд. Но против большой группы людей и самбисту выстоять непросто…
Я думал, как продолжить разговор. Наконец сказал:
– Андрей, есть не очень хорошие новости.
Он пристально взглянул на меня:
– Что случилось?
Я молча подвинул к нему газету:
– Почитай.
Андрей вытащил из-под газеты конверт с письмом и фотографией Олеси, его невесты. Взглянув на фотографию, он все понял.
– Кто?!
Я пожал плечами.
Андрей быстро прочел письмо. Желваки на скулах еще больше вздулись, лицо покраснело.
– Так, ситуация складывается сложная, – сказал он. – Кроме вас, у меня никого нет. Я ни с кем не контактирую. Кроме, конечно, оперативников, – невесело улыбнулся он. – Но им-то я этого никогда не скажу.
– Хорошо, – сказал я.
– Не потеряйте газету! – напомнил Андрей.
Он о чем-то задумался, достал из кармана пачку сигарет.
– Ты же не куришь! – удивился я.
Он глубоко затянулся и сказал:
– Вообще-то у меня есть возможность… Не знаю, насколько она осуществима и сработает ли на сто процентов, но надежда все же есть. Может быть, в ближайшее время и сбудется.
– Что ты задумал?
– Ладно, – сказал Андрей, – поживем – увидим. Сами узнаете, если все произойдет так, как нужно. – И, сделав небольшую паузу и наклонившись к моему уху: – Самое главное чуть не забыл. Скажите Лучину, что ему ставится последний срок – в течение трех дней он должен предпринять какие-то действия. Если же он не сделает этого, то у меня выхода нет. Мне нужно спасать себя и свою невесту. А уж он знает, что нужно делать. Так и передайте. Постарайтесь встретиться с ним сегодня же. Передайте – срок три дня, до понедельника, – повторил он. – Он все поймет.
– Послушай, может, тебе не стоит заявлять так категорично? Я не знаю твоих дел с Лучиным, но если он что-то затевает, то все это не так просто сделать при твоем сегодняшнем положении.
– Он все может утрясти, – повторил Андрей, – если захочет. А может быть, он и не хочет ничего делать и я действительно зря все это раскручиваю. Но выхода у меня другого нет. Сейчас включен «счетчик», и сколько ему до конца щелкать осталось – никто не знает. Вернее, кто-то знает, но не я. Может, на моих часах уже мало времени…
– Подожди, – остановил его я. – Давай я напишу жалобу или заявление начальнику следственного изолятора, чтобы тебя перевели обратно на «спец».
– Нет, это бесполезно, – перебил меня Андрей. – Неужели вы думаете, что меня перевели в общую камеру просто так? Значит, кому-то это нужно, – раздельно произнес он. – Только кому? То ли им, то ли этим…
– Что это значит?
– Им, – Андрей похлопал себя по плечу, как бы показав погоны, – а этим, – он сделал жест, напоминающий уголовную распальцовку. – Кто еще заинтересован в этом? Все очень просто… Да, – неожиданно спросил он, – ничего не удалось узнать насчет покушения-то после моего суда?
Я опешил:
– Откуда знаешь?
Он улыбнулся многозначительно:
– Пришла малява с воли. Так удалось раскопать?
– Да что там раскопаешь, – пришел в себя я. – Все может быть. Может, перепутали, решив, что тот, кого я подвозил, был ты. А может, меня перепутали с кем-то.
– А эти, опера-то, что?
– Они ничего не говорят. Дела никто не возбуждал – жертв не было, ранений – тоже, потому все замяли. Типичный «висяк». Кто теперь его раскроет?
