– Давай теперь уладим дело, хорошо? Ты хочешь пять кусков. – Было трудно глядеть на собеседника, на жирную капусту в углах его рта. – Сговоримся на половине, а?
– Ровно пять, и ни куском меньше, – сказал Лаз. – А иначе пускай Ник самолично устраняет парня.
– Я все пытаюсь втолковать тебе, что заказчик тут я, и нужно это мне.
– А мне нужно пять кусков, и немедленно. И пошевеливайся, пока я не пошевелился.
Опять задирает его, надо же…
– Как ты насчет того, чтобы встретиться со мной сегодня вечером попозже?
Ему пришлось подождать, пока Джо Лаз не вычистил тарелку кусочком хлеба и не отправил кусочек себе в рот.
– Голливудский спортивный клуб, сегодня в одиннадцать.
– Не понял. Опять здесь встретимся?
– Вынь бананы из ушей. Голливудский спортивный клуб на Сансет-бульвар. Я буду стоять перед ним ровно в одиннадцать.
– Никогда не слышал о таком заведении, – сказал Раджи.
Джо взял в руки салфетку и со словами:
– Иначе говоря, есть что-то, чего ты не знаешь, – высморкался в салфетку и бросил ее в тарелку. – Первый чернокожий, который признается в этом.
Чили от Линды позвонил Элейн Левин. Единственное, что его интересовало, это прослушала ли она запись и назначит ли на днях встречу в студии. Но у Элейн были к нему свои вопросы, и она все задавала и задавала их, и ему пришлось отвечать на те из них, на которые он мог ответить, начиная с русского, убитого у него в гостиной. Почему русский? Да потому, что русская мафия занялась вымогательством и есть основания полагать, что они взяли в оборот Томми Афена, а Томми отказался отстегнуть им. Копы разрабатывают эту версию. Чили сказал, что заимел теперь дружка – полицейского детектива («как это ни парадоксально, можешь себе представить, а?») – некоего Даррила Холмса, и этот Даррил держит его в курсе того, как идет расследование. Они еще не знают, кто кокнул русского – другой ли русский гангстер или, как выразился Чили, кто-нибудь из наших.
После чего ему пришлось пояснить, что он имеет в виду:
– На рекорд-студиях, Элейн, есть люди, воображающие себя очень крутыми или знакомыми с теми, кто крут. В общем, я расскажу тебе об этом при встрече.
– Ты что, скрываешься?
– Можно считать, да.
– Дома ты оставаться не можешь. Так где же ты прячешься?
– Я у Линды. Но к ней едет ее ансамбль, они на время остановятся у нее.
– Так переберись в отель.
– Возможно, я это и сделаю.
– В Нью-Йорке.
– Элейн, ты слушала запись?
– Да, и относительно ее стиля ты прав. Она девочка крепкая и знает, чего хочет. Ты провел с ней ночь?
– Не с ней, а у нее. Старый ростовщик в эти игры не играет. Хочет оставаться сам по себе и не впутываться.
– Как можешь ты ручаться?
Резонно, но он не стал комментировать. После паузы Элейн спросила:
– Что это я слышу, там музыка?
– Боба Дилана все утро шпарят, – сказал он. – Как ты смотришь на то, чтобы утром я к тебе на минутку заскочил? Рассказал бы, как идут дела. А к тому же у меня есть видео, которое мне хочется тебе показать.
– Фильм?
– Любительский. Линда и ее ансамбль. Вчера вечером она крутила его для меня.
На этом они и порешили.
Он повесил трубку, и из кухни вышла Линда, в белой, свободного покроя рубашке и с метелкой для пыли в виде пучка перьев. Она стала под музыку порхать по комнате, сметая пыль с ламп и столов, а Чили следил за ее сексуальными движениями в такт дилановской «Холодный, как железо» и как вертит она бедрами в этой своей, чуть прикрывающей задницу рубашке, следил, обмирая. Она сняла со столика стоявший возле Чили телефонный аппарат, небрежно, раз-другой провела по столику метелкой и поставила аппарат на место.
– Вам незачем переезжать, – сказала Линда, – если вы это из-за мальчиков затеяли.
– Где же мне спать, здесь?
Он ткнул пальцем в зачехленный диванчик, на котором сидел.
Два пухлых кресла в комнате были обиты той же цветастой выцветшей материей. Остальные стулья были плетеные, как на южном курорте, на стеклах висело несколько киноафиш.
Теперь Линда, переместившись к книжным полкам, обмахивала своим пучком перьев ряды видеофильмов и си-ди-дисков, перемежавшихся фотографиями в рамочках и книжками в бумажных обложках.
– Как вам идея ночевать со мной в спальне, а ребята пусть разместятся в другой комнате? Нравится – не нравится или влюбленность тут ни при чем: для того чтобы спать с кем-то, достаточно просто устать. Ведь в разъездах и путешествиях как? Не знаешь, с кем придется ночевать.
– И у вас ни разу романа не было?
– Это вы про Дейла и Торопыгу? Они не мой тип. Вы же их видели.
На видео, которое она показала ему накануне, отснятом год назад в доме у Линды, они все трое, Линда, Дейл и Торопыга, дурачились, подражая различным популярным исполнителям, таким, как Хенсон и «Стоунз». Линда имитировала Аланис Морисетт – запись хоть и доморощенная, но артисты вполне профессиональные и работают с огоньком.
Она объявила:
– Однако они меня защищают.
– Когда вы в одежде, – сказал Чили, – чего вас защищать?
Подняв над головой свою метелку, она взглянула на него через плечо в картинной позе.
– Да, юбочка коротюсенькая, вот как эта рубашка, и трусики в придачу.
Развернувшись, она задрала рубашку так, что Чили разглядел беленькие трусики. Он сказал:
– Что это вы делаете, Линда?
Сказал и почувствовал себя очень старым, словно то был вовсе и не он.
– Ставлю для вас другой си-ди-диск с приятной музыкой.
– Вы отлично понимаете, о чем я говорю.
– Думаете, я пытаюсь вас соблазнить?
– Я о том и спрашиваю.
– Потому вы такой скованный? Неужели из-за возраста? Господи, да вы старше-то меня лет на десять, не больше!
И Линда принялась покачивать головой в такт четкому барабанному ритму, потом вступила гитара и чистый девичий голос запел нечто лирическое о днях, полных лени, когда так хочется встать на колени.
– Я ведь вас совсем не знаю, – сказал Чили. – Не знаю даже вашей настоящей фамилии.
Чистый голос, теперь окрепнув, пел о храме ливневых дождей, о жрицах огня, и Линда убавила звук.
– Фамилия моя Лингеман. Представляете такое на афишах: «Одесса» при участии Линды Лингеман». «Солирует звезда эстрады Лингеман…»? Бред, да и только.
