— Мне это очень льстит, но не все, что вы сказали, правда. К
самолетам я не испытываю ненависти.
— Не беда, миссис Брук. Вы можете любить самолеты или
ненавидеть их. Самое главное — не сомневаться в божественности автомобиля.
Она улыбнулась:
— Я больше люблю корабли, чем самолеты. К тому же, работаю в
пароходстве. Мой отец был капитаном.
— Американского корабля?
— Нет, датского.
Корабль ее отца, рассказала она, был торпедирован во время
войны, и ее мать вторично вышла замуж, когда ей было всего двенадцать лет. Ее
отчим жил в Европе и на Кубе, был бизнесменом, а сейчас снова обосновался в
Штатах. Сама она ходила в школу в Бёркли, потом получила образование экономиста
и работала в Сан-Франциско, в пароходстве «Копенгаген пасифик лайн», то есть
там же, где работал ее отец.
— Датчане всегда держатся друг за друга, — продолжала она. —
Когда умер мой муж, я поинтересовалась в пароходстве, нет ли у них работы для
меня в Южной Америке. И поскольку бегло говорю по-испански, мне предложили
место в Лиме. Там я проработала год, а теперь меня перевели в Манилу. Так как
мое пароходство не обслуживает рейсы на Филиппины, то мне пришлось купить билет
на пароход другой компании.
Такая безыскусная и простая биография в какой-то мере даже
может послужить защитой, подумал Годард. Но тем не менее она не объясняла,
почему столь милая вдовушка в одиночестве пересекает Тихий океан на таком
корыте.
В салон заглянул какой-то человек. Если верить описаниям
Барсета, тот самый пассажир с польской фамилией. Он действительно выглядел
болезненным и даже в белом льняном костюме и пурпурно-красной рубашке очень
походил на гробовщика. Раньше он, видимо, был сухим и жилистым мужчиной, но
теперь от него остались кожа да кости, одежда болталась на нем, как на вешалке.
Его изможденное лицо и лысый череп были белыми как мел, словно он уже несколько
лет не видел солнца.
— Доброе утро, мистер Красицки, — произнесла Карин. — Я
очень рада, что сегодня вы на ногах. — Она познакомила мужчин, и они пожали
друг другу руки.
— Вы были… как это сказать… вам очень повезло, так? —
спросил Красицки с сильным акцентом. — И вы должны меня извинять. Я плохо
говорить по-английски.
— Вы поляк? — поинтересовался Годард.
— Да, но уже много лет живу в Бразилии. Вероятно, это один
из тех, кто остался после Второй мировой войны без родины, подумал Гарри.
Красицки быстро ушел, а вслед за этим в дверях появилась Мадлен Леннокс, — Как
я вижу, вы уже наслаждаетесь своей знаменитостью, — заметила она лукаво.
Годард сразу понял, что за нарочитой и броской моложавостью
скрывается довольно умный человек. Это, как правило, объясняется тем, что
пятидесятилетние часто вынуждены конкурировать с тридцатилетними. Но здесь? О
каких конкурентах может идти речь на этом корабле?
Мадлен действительно выглядела очень моложаво, особенно по
части фигуры. Впрочем, железная диета и регулярные занятия спортом любую талию
сделают стройной. Лицо ее было миловидным, но имело более резкие черты, чем,
скажем, у актрисы в том же возрасте. Глаза красивые и даже умные, но только в
те моменты, когда она не собиралась очаровывать мужчин.
«Тин-Хан» она тоже видела, и этот фильм ей очень понравился.
— Не правда ли, такой эпический размах? — повернулась она к
Карин. И добавила:
— А если окажется, что мистер Годард был моряком и вдобавок
знал ее покойного мужа, то это будет вообще фантастично. Он служил лейтенантом
на одном крейсере, который участвовал как раз в том , бою, который был показан
в фильме.
Годард ответил, что, к сожалению, ему не довелось знать
лейтенанта по имени Леннокс.
Мадлен жонглировала именами людей, которых знала в Южной
Калифорнии, Сан-Диего и Беверли Хиллз, но Годарду эти имена ничего не говорили.
При этом, словно нечаянно, она коснулась своей ногой его ноги. Гарри даже не
обратил на это внимания. Должно быть, у нее это вышло нечаянно — ни одна дама
не будет вести себя так вызывающе.
Разумеется, она рассказала ему также, почему оказалась на
борту «Леандра». Взяла билет на другой пароход, но потом заболела и должна была
в Лиме лечь в больницу. Ее коленка снова коснулась ноги Годарда и осталась
прижатой к ней. А сама миссис Леннокс перешла тем временем на другую тему,
заговорив о погоде. Напоследок она сделала даже несколько недвусмысленных
намеков. И это при том, что они знали друг друга всего десять минут.
Не может быть, чтобы это было ей так необходимо, подумал
Годард. Возможно, она просто боялась более молодой женщины и пыталась, как
говорят американцы, «застолбить участок». Он даже не знал, пожалеть ли ее,
посмеяться ли над ней, или просто не обращать на нее внимания. Гарри уже
несколько месяцев не имел общения с женщинами и иногда даже подумывал, а не
развивается ли у него импотенция.
Прозвучал гонг, призывающий к обеду. Годард извинился и
отнес бутылку обратно в свою каюту. Остаток коктейля он выпил, думая при этом о
Мадлен Леннокс.
Войдя в столовую, он увидел два стола — каждый на восемь
персон. Капитан Стин сидел» во главе одного из них. Справа от него — Карин,
слева — Мадлен Леннокс. Другой стол был полностью свободен.
Годард вопросительно посмотрел на стюарда.
— Ваше место — здесь, — сказал тот, указывая на стул рядом с
Мадлен Леннокс.
Годард сел и подумал, как же теперь будут играть ноги этой
пятидесятилетней вдовушки? Потом появился мистер Красицки. Казалось, он тоже не
знал, где ему сесть, и стюард показал ему на стул рядом с Карин. Обе женщины
улыбнулись ему, а капитан даже сказал:
— Мы рады видеть вас в полном здравии, мистер Красицки.
Поляк кивнул, попытался выдавить улыбку, но ничего не
ответил. Гарри заметил еще два свободных прибора. Один из них, вероятно, был
предназначен для Линда. Стюард не торопился наливать суп, и капитан, казалось,
тоже чего-то ожидал. Наконец, стюард доложил:
— Мистер Эгертон просил передать, что он не хочет есть, и
мистер Линд тоже не придет.
Капитан кивнул, наклонил голову и начал читать молитву.
Когда он кончил, Красицки спросил:
— Мистер Эггер… Эдгер… или как там зовут того, другого
пассажира?
— Да, ведь вы с ним еще не знакомы? — спросила миссис
Леннокс. — Его зовут Эгертон. Он вам наверняка понравится. Это очень милый
человек. Англичанин. Полковник в отставке.
— Говорите, англичанин? — переспросил Красицки с каким-то
напряженным выражением.
