– С тех пор, как попал в тюрьму.
– Мы выпили, и все тут.
– И ты не почувствовал зуд?
– Какой еще зуд?
– Тебе не приспичило повести ее в номера?
– Лео, мужчине стоит только взглянуть на такую девчонку, как Хелен, и он сразу почувствует зуд. Так уж устроил нас Бог. – Джек исподтишка следил, как Лео направляется к Бадди с троакаром наготове. – Похоже, ты боишься, как бы я опять во что-то не влип. Или что я сорвусь с катушек только потому, что этот парень был моим приятелем много лет назад?
– Тогда же, когда и Хелен.
– Ну и что? Они даже не были знакомы друг с другом. Этот бедолага слетел с шоссе, в машине с ним сидела какая-то девушка – может, друг семьи или сестра его жены, почем ты знаешь. А ты уже вообразил невесть что, будто я в чем-то замешан, потому что он замешан, но ты ведь ничего о нем не знаешь. И пусть даже та девица в машине была его подружкой, мне-то что до этого?
– Я за тебя беспокоюсь, – проворчал Лео.
– С какой стати?
– Не знаю. Все дело в твоем характере. Тенденция у тебя такая. Я за тебя беспокоюсь.
– Мы с тобой разные люди, Лео.
– Это точно.
– Тебе эта работа по душе, мне – нет. Ты можешь сколько угодно валяться в гамаке на берегу, читать книжки, принюхиваться, что там Риджина готовит на обед…
– А что тебе нравится, Джек?
Джек не ответил. Он не мог оторвать глаз от троакара, похожего на копье, зависшее в нескольких сантиметрах над животом Бадди, над его беззащитным пупком.
– Вот видишь? – сказал Лео. – Ты ведь не назовешь с ходу какие-нибудь приятные вещи, которые нравятся всем. Нет, ты будешь ломать себе голову, пока не выдумаешь что-нибудь извращенное.
– Да я вовсе ни о чем сейчас не думал. Ты уж извини, Лео, но твоя работа состарит тебя раньше времени. Ты всегда такой важный. Даже пошутить тебе нельзя. – Он с облегчением увидел, что Лео уже не так решительно сжимает троакар.
– Ты прав, – признал Лео. – Я поспешил с выводами. Мне сказали, что тебя видели с этой рыжей шлюхой, я и решил, что все начинается сначала – отели, коктейли, безделье.
– Я просто предложил ей выпить.
– С какой стати? После того, что она с тобой сделала, ты должен был пройти мимо, не поздоровавшись.
– Она ничего плохого мне не сделала, Лео. Все сделал я сам. Разум предлагает поступки воле, верно? А воля решает, делать нам это или нет. Так нас учили в школе. В смысле – некого винить, если ты в дерьме.
– Ты учти, как только ты начнешь снова гоняться за подобными развлечениями, тебя ждет одно из двух: либо тюрьма – про нее ты и так все знаешь, – либо вот этот стол. – Лео подтвердил свои слова взмахом руки. – Кончишь как и твой приятель.
– Завтра я съезжу в Карвиль.
– Будь так любезен, – откликнулся Лео. Склонившись над Бадди, он коснулся острым кончиком троакара его живота, облюбовав мягкое местечко в паре сантиметров повыше пупка.
– Погоди! – взмолился Джек. – В котором часу надо ехать? – Лео уже надавил на троакар, протыкая плоть. – Да погоди же, Лео, прошу тебя! Вот черт! – И он выскочил за дверь.
2
Бармен в «Мандине», молодой парень по имени Марио – Джек его хорошо знал, – принялся расспрашивать:
– Эту штуку прямо так и втыкаешь в человека, словно ножом его закалываешь?
– Ну а как же иначе?
– И всего-всего так надо истыкать?
– Нет, троакар вставляется в одно место и там остается. Ты его только наклоняешь, меняешь угол. Твоя задача – кишки провентилировать. Если наткнешься на печень, а она твердая, не поддается, значит, чувак был выпивоха, цирроз печени нажил.
– Господи Иисусе, я бы никогда не сумел проделать такое.
– Ко всему привыкаешь.
– Еще мартини?
– Да, и три оливки. Потом переключусь на что-нибудь еще.
– Нет, я бы ни за что.
– Те бальзамировщики, которые работают на себя, а не на контору, – знаешь, разъездные, вроде коммивояжеров, – берут сотню за каждого. Что скажешь? Ты бы мог заработать штук тридцать-сорок в год.
– Только не я. – И Марио отошел в сторонку.
В просто обставленном кафе с высоким потолком в субботу народу почти не было. Туристы так далеко по Кэнэл-стрит не забирались. Зато Джеку с Лео удобно – всего квартал от конторы «Муллен и сыновья». После похорон они заявлялись сюда прямо в темных костюмах с жемчужно-серыми галстуками, усаживались за стол, неторопливо заводили разговор, как-то даже церемонясь друг с другом, пока, – о, какое облегчение, какое счастье! – пока не прибывали первые стаканы ледяной водки с мартини. С оливками для Джека, с лимонной цедрой для Лео. У Лео начинали блестеть глаза, он подзывал официанта, негра с окладистой бородой, который еще снимался в том кино – «Милая малышка» – и называл их похоронщиками. Лео говорил ему: «Будь так добр, Генри, повтори, если ты не против. Мы-то уж точно не против, Генри». А потом они ели устриц и суп из артишоков.
Марио вернулся к бару с мартини, поставив коктейль на салфетку перед Джеком.
– Нет, не понимаю, как ты можешь заниматься этим всю жизнь. Тоже мне работа – с мертвяками возиться.
Джек отхлебнул глоток и хотел сказать что-то вроде: по крайней мере, покойники ни на что не жалуются и лишних трудностей не создают, однако, подумав, ответил:
– Не знаю. Сам не знаю.
Отхлебнул еще глоток, сунул в рот оливку, пожевал, запил очередным глотком. Вот так-то оно лучше.
– Говорят, вы женщин в гроб без трусиков кладете, а?
– Кто тебе сказал?
– Не помню, слыхал где-то.
– Мы одеваем их с головы до пят, вплоть до носков. Обувь по желанию родственников, а все остальное – обязательно.
Марио принял у Джека пустой стакан и сменил подставку под коктейль.
– А вам попадаются роскошные девчонки, я имею в виду фигуристые – ну, ты понимаешь, – с ними вы все то же самое проделываете?
– Это тебе больше пришлось бы по вкусу, а?
– Не, я все равно не стал бы этим заниматься.
– Знаешь, что в нашем ремесле самое скверное? Привозят очередной труп, смотришь на него и видишь – господи боже мой, да это же мой приятель!
– Тут-то тебя и пробирает, верно? Когда видишь знакомого.
– Даже если давно с ним не встречался. Вот как сегодня. Когда я увидел этого парня на столе, глазам своим не поверил. Лежит мертвый, а сам на восемь лет старше, чем когда я видел его в последний раз. Понимаешь? Он словно другим человеком за это время стал. Смотрю на него – его звать Бадди Джаннет – вроде я его знаю, а вроде и нет. Не знаю, где он бывал, что делал.
