Свет фар, мелькнувший, на пустынной дороге.
Домов вокруг не видно, только заросшие луга, редкие сосны и глубокая, забитая тиной канава. Синий «мерседес» преграждает путь кремовому «мерседесу», обе машины резко останавливаются, подняв облако пыли, и пылинки играют в лучах вечернего солнца. Она стоит на шоссе чуть в стороне от других, смотрит, как ее спутники, угрожая револьвером, вытаскивают из машины индейца и человека из Майами. Ни слова, только жесты. Все, эти двое покинули сцену: их разоружили, бросили в канаву – что там еще нужно сделать с ними, не важно.
Теперь Люси видела себя лицом к лицу с полковником. Полковник только что вышел из машины. Люси выжидает, следя, как он осторожно вылезает из машины, как он в растерянности оглядывается по сторонам, не понимая, что происходит, и, наконец, видит ее перед собой – одну, спокойно глядящую ему в глаза. Люси в льняном жакете, рубашка только что отстирана и отглажена, свободные брюки, солнечные очки, в руках – отцовский револьвер. Или нет, револьвер в кобуре. Нет, револьвер в руке, но на полковника она его не направляет. Вот их глаза встретились, полковник уставился на нее, нахмурился, но не узнает, ведь он и представить себе не мог, что встретится с ней здесь, на дороге. Он видел ее всего один раз, в госпитале «Саградо Фамилия», на ней тогда была форма хаки и белый платок, повязанный вокруг головы. Хмурится, хмурится и спрашивает: «Кто ты такая?» Или нет, он смотрит на нее, хмурится и говорит: «Скажи, кто ты… пожалуйста!» Немая сцена, пыль постепенно оседает на дорогу. Люси смотрит на него спокойно, без всякого выражения, потом снимает очки и тихо отвечает: «Сестра прокаженных». Настал час искупления.
Прежде всего ей пришлось отказаться от наплечной кобуры.
Потом из ее сценария ушло пустынное загородное шоссе, где было бы так просто все это проделать.
Кобура вернулась в соломенную сумку, а вместо загородного шоссе представился хайвей, сплошной поток транспорта в обоих направлениях – машины, трейлеры, дома на колесах. Но Люси по-прежнему могла представить себе место, где все это произойдет: заправочную станцию, придорожный туалет, «Макдональдс». Это место обрастало вполне реальными деталями. Ключевая сцена, когда она смотрит полковнику в глаза, когда они долго стоят лицом к лицу, пока он не осознает, кто сыграл с ним эту шутку и почему, – эта сцена все еще могла воплотиться в жизнь. Она уж постарается, чтобы все так и произошло, потому что самым главным для Люси было именно это – моральное поражение Берти.
Но теперь, когда она пыталась примирить свою фантазию с реальным пространством и временем, насыщала ее знакомыми предметами, приметами заправочной станции или вывеской «Макдональдса», сценарий начал разрастаться, и она видела то, что произойдет после столкновения с полковником.
Сидя в гостиничном номере, Люси воображала себе финальную сцену: она уже произнесла заранее отрепетированную реплику, они с Джеком, Роем и Калленом уезжают, прихватив с собой деньги, и, оглянувшись, она видит полковника, который так и остался стоять возле своей машины.
Люси прошла от кровати к креслу из того же гарнитура, устроилась у окна, поправив занавеску, взяла пачку сигарет с маленького столика, стоявшего между креслами. Джек следил за ней взглядом. На столике горела лампочка, приятный неяркий свет. Джек оглядел номер, одобрил обстановку, ему нравилась и доносившаяся издали приглушенная музыка. Джеку было здесь вполне комфортно, а вот что происходит с Люси, он не вполне понимал. Она снова переменилась: он рассчитывал, что сегодня она будет словоохотливой, а она замолчала. Джек хотел рассказать Люси про свою встречу с Фрэнклином. Может быть, индеец больше не доставит им неприятностей. Вот бы сразу и выложить это, пока в организме еще сохранились следы выпитой водки. Но тут Джек вспомнил о Рое и заволновался, не вздумал ли тот свалить. А как Люси считает? Люси затянулась, выгадывая пару секунд на раздумье, и ответила: нет, Рой вернется. Потом встревожилась – что, если он действительно не вернется?
– Надо бы прикинуть и этот вариант, – сказал Джек. – Так тебя беспокоит именно это?
Нет, ее тревожило кое-что другое.
– Допустим, мы перехватим Берти и отнимем деньги, но ведь на этом дело не кончится.
Классно у нее получается – кратко и точно изложить свою мысль.
– Ты думаешь о том, что может произойти, если он вытащит пушку и убьет кого-то из нас?
Но Люси покачала головой, даже не дослушав.
– Нет, – сказала она. – Что произойдет, если мы не убьем его? Заберем деньги и уедем, а он там останется.
– Так ведь лучше, разве нет? Ты ведь не собиралась его убивать, а?
– Но тогда на этом дело не кончится.
Джек побрел к соседнему креслу, уселся в него, в очередной раз позаимствовав сигарету Люси.
– Раньше ты об этом не думала.
– Я себе представляла это примерно так, – заговорила Люси, – понимаешь, я особо не сосредотачивалась на деталях, я видела, как мы вытаскиваем их из машины, как Берти остается стоять на дороге, соображает, что произошло… Я видела это словно бесконечное кино. Я точно так же вижу перед глазами фотографии людей, которых он замучил и убил, я вижу, как его люди убивают прокаженных. Понимаешь, что я хочу сказать? У этих картин нет ни начала, ни конца. Он появляется ниоткуда, убивает людей и снова исчезает. На этом все обрывается. С ним дальше ничего не происходит. Вот и я видела, как мы останавливаем его и забираем деньги, но ведь это не конец. Кино продолжается, а я не знаю, что он будет делать дальше.
Джек призадумался. Тут возможны разные варианты.
– Давай прикинем. Во-первых, он может вызвать полицию, сказать, что его ограбили, – извини, что я снова употребляю это слово, но полицейские назовут это именно так, когда будут составлять протокол. В таком-то месте, в такой-то час произошло вооруженное ограбление.
– Это не ограбление!
– Можешь называть это как хочешь, пока тебя не схватили. Это тоже игра, тут полагается соблюдать правила. Когда честного вора ловят и судят, он признает, что нарушил закон и должен отсидеть свое. Только так и можно жить, а не биться головой об стенку, пока не расшибешь до крови. Нужно принимать ситуацию такой, как она есть. Разве не так? Я-то думал, монахинь этому учат. У меня в тюряге был один знакомый, профессиональный медвежатник, так он своему адвокату авансом платил, вроде как на жаловании его содержал.
Люси вслушивалась в его слова, но это давалось ей с явным трудом. Наконец она перебила Джека:
– Ни к чему мне все эти юридические тонкости. Мы не преступники.
– Да нет, мне тоже неприятно считать себя уголовником, – согласился с ней Джек. – Я уверен, мы на стороне добрых сил, на стороне ангелов, пусть это и ангелы-мстители, но все равно надо быть готовым к тому, что мы окажемся перед судьей по уголовным делам. Разумеется, возникает вопрос о юрисдикции, в зависимости от того, где все произойдет. Если мы перехватим этих ребят в штате Миссисипи и вернемся с добычей в Новый Орлеан, это будет уже в ведении федерального суда – мы пересечем границу штата с целью совершить уголовное преступление. Ясное дело, мы будем твердить свое: «Какие деньги? О чем вы говорите?» Кто бы ни спросил, будем все равно твердить свое. Я признаю возможность попасться, но я не зацикливаюсь на ней, и не только потому, что от одной мысли об этом меня прошибает холодный пот.
