– А еще и потому, что ты надеешься уйти безнаказанным, – подхватила Люси.
– Верно. И знаешь, почему?
– Потому что он, скорее всего, не станет обращаться в полицию.
– Вот именно, – расплылся в улыбке Джек. – Во-первых, он не вызовет полицию, если будет к тому времени мертв. Во-вторых, если он и останется в живых, то как он объяснит, что гнал по шоссе с двумя миллионами долларов в багажнике? Он должен был отплыть из Галфпорта на «банановой лодке». Что он скажет этому парню из ЦРУ, Уолли Скейлсу? Конечно, он может сказать, что передумал, решил отплыть из Майами. Другой вопрос, поверит ли ему цэрэушник. Но тут ведь возникает и еще одно обстоятельство: если Берти собирается присвоить деньги, он должен суметь как-то объяснить их исчезновение, если только он и сам не собирается исчезнуть вместе с ними.
– Нет, – покачала головой Люси, – он на это не способен. Он себя очень ценит, всегда надевает медали. Он любит быть на виду.
– Мне тоже так кажется. Значит, ему придется что-то придумать – сочинить какую-нибудь историю, как его ограбили сандинисты, устроив ему засаду в Новом Орлеане, или еще кто-то вроде Джерри Бойлана. Он остановится, не доехав до Галфпорта, прострелит несколько дырок в своей новой машине, позвонит Уолли. Точно не знаю, но что-то в этом роде он должен проделать. В любом случае, если он заявит об ограблении раньше Галфпорта, ему придется подумать дважды, прежде чем снова звонить Уолли и сообщать, что его ограбили после Галфпорта. С другой стороны, если он нас узнает, он может явиться к тебе. Это большая проблема.
– Погоди-ка, – остановила его Люси. – Почему ты говоришь – если узнает? Он же знает нас в лицо.
– Да, но мы ему не покажемся. В той книге про Никарагуа, которую ты мне давала, там были молодые сандинисты в бейсболках и спортивных рубашках, и все они либо в масках, либо закутали лицо шарфом, прорезав только дырки для глаз. Если мы не хотим, чтобы нас узнали, а мы, само собой, этого не хотим, нам надо тоже так сделать.
– Я хочу, чтобы он узнал меня, – настаивала Люси. – Это важно.
– Зачем?
– Он должен понимать, что его не просто ограбили, что это возмездие.
– Значит, если мы закроем лица, это будет ограбление, – сказал Джек, – а если нет, то мы остаемся хорошими парнями.
– Слушай, делай что хочешь. Мне нужно только, чтобы он меня узнал. Если не догадается сам, я скажу ему, кто я.
– Раньше ты ничего об этом не говорила.
– Мне казалось, это само собой разумеется.
– Ты сказала об этом Рою?
– Нет, мы не говорили об этом.
– Рой пошел покупать карнавальные маски. Хочет взять черные, чтобы полковник принял нас за негров.
– Джек, это серьезно, – проговорила Люси. – Для меня это важно, очень важно.
– Как хочешь. Но если ты скажешь об этом Рою, он точно бросит дело.
– Почему?
– Сама подумай, что ты несешь. Он тебя опознает, и копы первым делом спросят, кто был с тобой. Поведут тебя в женское отделение тюрьмы и предупредят, сколько лет тебе предстоит там провести. Потом смягчатся, предложат сделку и снова зададут вопрос, кто с тобой был.
– И ты думаешь, я вас выдам?
– Рой не станет рисковать.
– Я тебя спрашиваю, – повторила Люси. – Ты думаешь, что я выдам?
– Всю неделю мы обсуждали, что да как. Ты ничего не говорила, а теперь вдруг – на тебе.
– Джек! – почти выкрикнула она. – Ты думаешь, что я выдам вас?
Она глядела на него в упор, требуя ответа, и он сказал:
– Лично я считаю, что ты ни слова не скажешь, даже под пытками, но попробуй убедить в этом Роя.
– Может, до этого и не дойдет, – сказала она. – Но раз ты доверяешь мне, то этого достаточно, верно?
Она приперла его к стенке. Синий платок, из которого Джек намеревался соорудить маску, лежал у него в кармане пиджака, готовая к действию «беретта» упиралась в пояс.
– Наверное, достаточно, – согласился он. Пока хватит и этого. – А как ты доставишь туда деньги? – поинтересовался он.
– Через монастырь, – ответила Люси. – Переведу в банк Леона, у сестер там есть свой счет.
– А сама-то не собираешься в Никарагуа?
– Я подумывала об этом.
– Но не в монастырь?
– Я больше не сестра Святого Франциска. Правда, я не знаю, кто я теперь.
– Сестра Святого Франциска Стигматов, – задумчиво проговорил Джек.
Люси улыбнулась, припоминая.
– Мне было девятнадцать лет, от одного слова «стигматы» у меня мурашки бегали по коже, я повторяла его про себя снова и снова. – Она смотрела на Джека, но ему казалось, что взгляд ее обращен вовнутрь.
Она стала рассказывать, как она молилась о видении, о настоящем мистическом опыте, как она верила в девятнадцать лет, что Бог пошлет ей это видение – скоро, только точно неизвестно, когда именно. Она никому раньше не говорила, а Джеку рассказала, как приподнималась на цыпочках, медленно поднимала руки, сосредотачивалась, воображала себя невесомой, ожидая чуда левитации – любовь Божья вознесет ее, как вознесла святого Франциска. Она сказала, что пыталась представить себе мистический опыт, и решила, что раз экстаз происходит не в уме, значит, его испытывает тело. Она стала задумываться: если это переживание телесно, похоже ли оно на земную любовь, на то, что происходит, когда мужчина и женщина занимаются любовью. Глаза их встретились, и Джек заранее угадал, что она скажет:
– Я не знала, что такое земная любовь. Мне еще предстоит это выяснить.
Она говорила спокойно, тихим голосом. Они сидели в гостиничном номере, было половина второго ночи. Люси смотрела на него и ждала ответа.
– Люси… – только и сумел выговорить Джек. Поднялся на ноги, склонился над ней, и, казалось, прошла целая вечность, прежде чем он протянул к ней обе руки, поднял девушку из кресла, прижал ее к себе. Прижал с нежностью, с любовью.
– Я буду держать тебя вот так, – пообещал он. – Просто буду держать тебя.
– Мы могли бы лечь? – у самого его уха прошептала она.
25
Рой уснул на заднем сиденье «мерседеса» в подземном гараже отеля «Ройял-Сонеста». Когда Джек распахнул переднюю дверцу и скользнул на место водителя, Рой широко раскрыл глаза и спросил, который час.
– Без четверти восемь. Где их машина?
– Во второму ряду, шестая. Пойди посмотри. Я поставил нашу так, чтобы сразу выехать. Чем там заняты наши сборщики бананов?
– Да ничем.
– Девки всю ночь проторчали?
– Нет, уже ушли. А ты не слышал?
