Дактилоскопист удалился. Они подождали, пока Джин отмыла руки, потом снова ждали, пока она варила кофе на кухне у Мориса. Ла Брава знал, что ему придется держать рот на замке, пока будут обсуждать давно известные ему вещи.
А потом Джин почти час рассказывала Баку Торресу о Ричарде Ноблесе, Торрес выдерживал долгие паузы, прежде чем задать очередной вопрос, он говорил очень мягко, негромко, не перебивая, почти ничего не записывал. Джин держала наготове фотографии Ноблеса, те самые, которые отдал ей Ла Брава. Торрес внимательно рассмотрел фотографии и обернулся к Ла Браве:
— Это тот самый парень?
— Он живет на Коллинс, в отеле «Парамаунт», — сообщил Ла Брава. — Вернее, жил.
Торрес пошел позвонить, Ла Брава тем временем спустился в темную комнату и вернулся с черно-белыми снимками Кундо размером восемь на десять: кубинец стоял на тротуаре у пляжа, одна рука взметнулась к лицу, почти касаясь подбородка, глаза живые, немного испуганные— он смотрел прямо в камеру, которую направил на него фотограф, сидевший в кресле-каталке и укрывший свое лицо под старой соломенной шляпой.
— Он живет на Коллинс в «Ла Плайа», — сказал Ла Брава. — Вернее, жил. Вчера я чуть было не сфотографировал его, когда он бил стекла, но я не стану давать об этом показания в суде. Мы же хотим взять его не за разбитые стекла, верно? Я передам вам снимки обоих парней и негативы.
Бак Торрес снова позвонил по телефону, вернулся и принялся расспрашивать Джин о кубинце.
Она сразу отрицательно покачала головой. Потом долго рассматривала фотографии, но в итоге снова покачала головой. Наконец, Торрес задал вопрос, которого давно ожидал Ла Брава:
— Почему именно шестьсот тысяч?
Джин промедлила с ответом.
— Какая разница? — возмутился Морис. — Просто симпатичная круглая цифра со множеством нулей.
— То же самое можно сказать и о пятистах тысячах, — возразил Торрес, — и о миллионе.
— Я уже думала об этом, — призналась Джин. — Мне только одно приходит на ум: примерно столько стоит моя квартира. — Она запнулась, оглянулась на Мориса, словно ожидая от него поддержки, затем в упор посмотрела на Торреса и сказала: — Мне неприятно говорить об этом, но как-то раз я упомянула, что пай за мою квартиру полностью выплачен. Ричард очень… очень домашний, понимаете…
«Неужели?» — про себя подивился Ла Брава.
— Этакое провинциальное обаяние.
Он хорошо помнил, как Джин произнесла эти же самые слова, в этой же самой комнате, когда впервые зашла речь о Ричарде Ноблесе.
— Сразу создается впечатление, что ему можно доверять, — продолжала Джин. — Кажется, я говорила ему, что вся моя собственность сводится к этой квартире, я хотела подчеркнуть, дескать, внешность обманчива и часто в здешних краях за признак богатства принимают лишь видимость, голливудские декорации. Да, теперь я припоминаю, как это вышло. Я случайно наткнулась на него в тот день на парковке, он сказал, что супруги, живущие в нашем доме, выставили свою квартиру на продажу и запросили четыреста пятьдесят тысяч, а я ответила, что цена варьируется от четырехсот до шестисот тысяч в зависимости от этажа, — чем выше, тем дороже. Ему прекрасно известно, что я живу на верхнем этаже, с видом на океан.
Ла Брава внимательно слушал ее тихую повесть. Джин Шоу казалась опечаленной, словно признавалась в совершенной ошибке. По-видимому, ей нелегко давался этот рассказ.
— Я неверно судила об этом человеке. Я уже говорила Мори— ты тоже слышал, Джо, — быстро оглянувшись на него, добавила Джин, — я говорила, что Ричард разыгрывал из себя дружелюбного, честного парня, и мне не хотелось обижать его, обращаться с ним как с прислугой.
— Но он стал запугивать тебя, — вмешался Морис. — Дай ему палец, и он откусит всю руку. Что я тебе сказал, как только услышал про этого парня? Я тебе сказал: у него что-то на уме, он постарается выжать из тебя все, что сможет.
— Да, ты меня предупреждал, — кивнула Джин.
— Я говорил тебе: такие парни ошиваются в Майами-бич с того самого дня, как построили этот мост. Теперь они отправились дальше — в Бока, в Палм-бич.
— Он когда-нибудь что-нибудь просил у вас в открытую?
Джин ответила, что не просил.
— Но он считал себя вправе заглянуть ко мне, когда ему вздумается. А спустя какое-то время стал вести себя по-хозяйски — точнее не скажешь.
Ла Брава припомнил, как в тот первый вечер Джин рассказывала им о Ноблесе, с каким видом он ходил по ее квартире, рассматривал ее вещи. Сейчас она не стала вдаваться в подробности.
— Вы виделись с ним после того, как переселились в отель? — задал следующий вопрос Торрес.
— Нет.
— Однако ему известно, что вы здесь.
— Очевидно, — пожала плечами Джин.
Торрес призадумался, мысленно перебирая полученную информацию, и подытожил свои размышления следующим образом:
— Шестьсот тысяч — большие деньги.
Ла Брава вспомнил, как в первый вечер Джин заявила:
— Беспокоиться не о чем, денег у меня все равно нет.
Теперь она уже не могла так сказать.
Днем Ла Брава проехался в машине Мориса мимо отелей «Парамаунт» и «Ла Плайа». Детективы в Майами-бич предпочитали использовать для работы конфискованные машины, а не простые «незаметные» «доджи» и «плимуты», которые им выдавали на время дежурства. Ла Брава сфотографировал копа, занимавшегося наружным наблюдением в красном такси-«шевроле» с номером 208. У настоящих такси номера начинались с 1100. Когда Ла Брава вернулся в «Делла Роббиа», он обнаружил припаркованный перед входом в гостиницу грузовик «Саузерн Белл».
Торрес четко придерживался инструкций: он получил добро от прокурора штата на прослушивание телефона Мориса и вызвал рабочих телефонной компании, чтобы установить жучки. Кроме того, им предстояло установить в комнатах Мориса второй аппарат: как только кто-нибудь позвонит Джин, Морис со второго аппарата позвонит в службу безопасности «Саузерн Белл», и те проследят, откуда исходит звонок В операторской телефонной компании к коммутаторам «Парамаунта» и «Ла Плайа» подключили регистрирующее устройство, так что номера всех исходящих звонков будут зафиксированы — для этого не требуется санкция суда. В уголке кухни в «Делла Роббиа» впритык к темной комнате выгородили закуток для полицейского поста, снабженного телефонами и магнитофоном. Ла Брава был уверен, что все эти жучки и звукозаписывающие устройства не принесут ни малейшей пользы.
В начале седьмого в его дверь постучал Торрес. Он сообщил, что с «эльдорадо» сняли отпечатки пальцев и отогнали машину в ремонтную мастерскую вставить стекла. Они распили по банке пива. Торрес казался усталым, угнетенным, Ла Брава все еще терпеливо ждал. Он твердо решил, что, будучи теперь лицом гражданским, не станет лезть с вопросами и высказывать свое мнение, пока его не спросят, и все же, когда Торрес сказал: «Теперь нам остается только ждать», — Ла Брава не удержался:
