— Он спросил меня, не хочу ли я купить печатную машинку.
Молчание.
— Твою машинку?
— Да…
— Можно доказать, что она твоя?
— Вероятно. На ней осталась наклейка ремонтной мастерской. Это я упустила из виду.
Все всегда что-нибудь упускают из виду.
— Как она попала в руки к мокроспиннику? Ведь не сама же ты отдала ее ему?
— Нет, кто-то другой.
— Ты отдала ее этому чертову придурку, велела избавиться от нее, а он вручил ее мокроспиннику, а тот, быть может, продал ее, а потом, когда сообразил, что к чему, пришлось ее выкупить… Что еще он говорил?
— Предлагал мне встретиться, поговорить.
— Где?
— В баре на Ле-Жене, «Скиппи Лонж».
— Господи Иисусе, «Скиппи Лонж»! И ты должна принести туда деньги?
— Нет, сначала мы должны все обсудить. Решить, где и как произойдет обмен.
— Где сейчас деньги?
Пауза.
— У меня дома.
— Ты думаешь, что после обыска это самое безопасное место?
— Джо, если ты хочешь мне помочь… — заговорила она.
Он не продолжил эту фразу за нее, и ей пришлось сделать это самой.
— Ты должен понять, — сказала она, — я люблю Мори, очень люблю, по-особому. Я знаю его гораздо лучше, чем ты или кто-либо другой, и он меня знает, он понимает меня. Джо, — сказала она, — даю тебе слово, никогда в жизни я не причиню ему вреда!
Она уже говорила это прежде, но на этот раз Джин воспроизводила свои собственные слова, а не реплику из фильма.
— Все это очень мило, — оборвал он ее, — но сейчас речь не об этом. Звонил Торрес: они нашли Ричарда.
Она смотрела прямо перед собой.
— Это была не хижина в горах. И даже не слишком уединенное место. — Он умолк, давая ей возможность вставить что-нибудь, но она промолчала. — Это я посоветовал Торресу связаться с приятелем Ричарда, Гленном Хиксом.
На лице Джин проступило изумление.
— Вот видишь, я знаю об этом деле даже больше, чем ты сама.
Она вновь отвернулась, созерцая пейзаж.
— Джо, насчет моего отношения к Мори ты должен поверить… — прошептала она.
— По-моему, сейчас мы говорим о Ричарде.
Она сказала очень тихо:
— Никто не докажет, что Ричарда убила я.
— А я ведь не сказал, что он мертв. Не бойся, я не донесу. Ты уже достаточно взрослая, чтобы самой обратиться в полицию.
— Кому есть дело до Ричарда? — сказала она.
— Лично мне нет до него никакого дела, но послушать прокурора, так можно подумать, что Ричард приходится ему младшим братом. Знаешь, если уж тебе вздумалось кого-то пристрелить, нашла бы для этого причину поважнее, чем мешок с деньгами.
— Ты сломал ему руку, — напомнила она. — Мог и по голове ударить.
— У меня была такая возможность, но я ею не воспользовался. Вот в чем разница. Ричард мог подать на меня в суд, если б захотел, и я был готов к этому. А ты хочешь отвертеться от убийства. — Он говорил совершенно спокойно, зная, что теперь он контролирует ситуацию и не важно, какую роль она возьмется играть. Бедняжка не знает, кем ей следует быть, так что на какое-то время ей придется придерживаться самой простой линии, не отклоняться от сценария, как позволяют себе звезды. Теперь она казалась ему старой.
А пейзаж все тот же. Никогда не меняется.
Она привстала.
— Куда ты? — поинтересовался Ла Брава.
— Покупать печатную машинку.
Отличная реплика, и подана со вкусом, — он не мог не восхититься актрисой.
— Надень лифчик и сиди спокойно дома, — посоветовал он. — Я сам поговорю с ним, может быть, сумею уговорить его сдаться.
— С какой стати ему идти на это?
— Все лучше, чем умереть. Мне нужны ключи от твоей квартиры, чтобы взять деньги.
— Вот уж спасибо! — сказала Джин.
— Оставь это на потом, — посоветовал Ла Брава. — Дело еще не сделано.
Глава 27
«Дамский вечер» в «Скиппи Лонж»: Только для дам. Два коктейля по цене одного до 9 вечера.
Ла Брава, повесив на шею «лейку» и футляр от фотоаппарата, сказал менеджеру, что готовит фоторепортаж для «Тропик», воскресного приложения к «Геральд», и обещал без особой необходимости не щелкать домохозяек, отпросившихся у мужа якобы в магазин и на вечерний сеанс в кино. В баре собралось около сотни дам всех возрастов, они толпились около круглой площадки, где выступали мужчины-стриптизеры.
— Пока мы тут стоим, я бы мог сфотографировать вас, Скиппи, — предложил Ла Брава менеджеру.
— По-вашему, я смахиваю на Скиппи? — возмутился менеджер. — Вон те задницы со шрамами от бритвы, с ног до головы лоснящиеся от «беби ойл», и есть Скиппи — все до одного.
Их там было пятеро, не считая Кундо Рея.
Пятеро танцовщиков в белых рубашках с черными галстуками-бабочками, с ярко сверкающими запонками в манжетах и в черных бикини, и Кундо Рей в пятнистом трико с кошачьими усиками, подрисованными на лице от носа до ушей. Кундо был «Кошачий князь», гвоздь программы, во время первого представления он держался позади, предоставляя пятерыми белым статистам разогревать публику. Это был их коронный номер— монотонный, механический, точно пляска роботов, каждый из танцовщиков погружен в себя, трое впереди, двое позади, изгибаются, прыгают под льющуюся из колонок песенку «Я это делаю», отбрасывая зрительниц на десять лет в прошлое.
Кундо танцует соло, волосы отливают вороньим крылом, серьга в ухе, подрисованные усики, западноафриканские ритмы, занесенные во Флориду из кубинского публичного дома, Кундо— гвоздь программы, мужчина мечты, Кошачий князь, явившийся пробудить, освободить этих женщин, тело блестит, в каждом движении таится намек, обещание, суньте пятерку за мою леопардовую шкуру, дамочка, это пойдет на пользу нам обоим.
Многие дамочки повиновались этому призыву, и когда Кундо вслед за официанткой подошел к столику Ла Бравы, в руках у него была плотная пачка влажных от пота купюр. Он поглядел на Ла Браву, улыбнулся, сморгнул от вспышки:
— Привет, фотограф!
— Привет, мокроспинник, — откликнулся Ла Брава, опуская камеру.
Кундо заказал слабоалкогольный напиток без сахара, скользнул на стул, тело его блестело, пахло одеколоном, кошачьи усики расплылись в улыбке.
— Стало быть, ты заодно с той женщиной? Какая разница. Я продам тебе машинку, очень хорошую. А ты отдашь мне в придачу фотоаппарат. Это тот самый?
— Еще лучше, — сказал Л а Брава. — Не такой новый, но более дорогой.
