Ведущие дознание полицейские под предводительством Элеоноры направились в указанное ею место, извлекли из-под камней чемодан, взломали замок и открыли его. Там лежали сломанная шпага, нож и шляпа, запятнанная кровью. Шляпа и шпага принадлежали президенту Байе, нож – его слуге…
В тот же вечер Филипп Жиру был арестован и, несмотря на яростное сопротивление, препровожден в тюрьму Дворца правосудия. Против него было выдвинуто обвинение в убийстве.
Следствие продолжалось три года, и все три года обвиняемый ожесточенно защищался. Чего только не делал Жиру: неожиданно взрывался гневом, бил свидетелей, грозился убить их, пытался набрасываться на судейских чиновников и даже нанес себе несколько ножевых ран, а потом кричал на всю тюрьму, что его хотели убить. Он так бушевал, что во Дворце правосудия никто, даже привратник, больше не чувствовал себя в безопасности. По приказу короля его перевели в старый, построенный еще во времена Людовика X крепостной замок, расположенный возле одной из городских застав. Это была настоящая средневековая крепость, мрачная и неуютная, однако стены ее были толсты, а двери прочны. Председатель Жиру мог вопить там сколько угодно…
Пока Жиру сидел в крепости, правосудие, к несчастью для него, неумолимо двигалось своим путем. Были допрошены слуги Жиру, некоторых даже подвергли пытке. Двое из них признались, что вскоре после исчезновения Байе они отнесли в дом мадам де Виньи-старшей, которая приходилась крестной матерью Филиппу Жиру, огромный бочонок. Когда бочонок вскрыли, все увидели его страшное содержимое: кости, сгнившая одежда, обувь… все, что осталось от президента Байе и его слуги. Останки эти плавали в рассоле.
Между тем Мари Байе, прекрасная вдова, не покинула в беде возлюбленного, совершившего ради нее преступление. С энергией, обычно несвойственной этой беспечной и кокетливой женщине, она без счета тратила деньги и изобретала способы спасения, вполне достойные Филиппа Жиру. Для начала Мари подкупила нескольких стражников в крепости, а потом ей изготовили несколько подложных приказов, присланных якобы из королевской канцелярии. Согласно этим приказам, ее возлюбленного надлежало перевезти в По: она надеялась, что по дороге ему удастся бежать.
К сожалению, план Мари провалился, однако она не угомонилась и предприняла кое-какие шаги, в результате которых стали исчезать свидетели. В Дижоне буквально разразилась эпидемия внезапных смертей, жертвой которой пали двенадцать человек. Среди них были два бывших лакея Мари, белошвейка Элеонора, ее приятельница и даже несколько членов дижонской прокуратуры.
Все оказалось напрасно – ничто больше не могло спасти Филиппа Жиру. 8 мая 1643 года Большая палата дижонского судебного парламента приговорила его к отсечению головы, приговор должен был быть исполнен в тот же день, после покаяния преступника. Кстати, некоторым из бывших соратников председателя суда такой приговор показался слишком мягким – любя ближнего, они жаждали более зрелищной казни: к примеру, колесования или сожжения на костре.
Следуя решению суда, в пять часов вечера приговоренный двинулся в свой последний путь. Пока над городом плыл похоронный звон, преступника привели к часовне Дворца правосудия и, вручив ему восковую свечу, предложили покаяться. Однако Жиру не пожелал признать ни свою вину, ни вину президентши. Впрочем, когда ему предложили попросить прощения у Сомеза и двух его сыновей, которых он хотел погубить, это он сделал добровольно.
– Признаю, – произнес Жиру, – я хотел опозорить этих людей, и теперь прошу их простить меня, дабы Отец наш Небесный, которого мне вскоре предстоит лицезреть, также простил меня…
Затем Жиру твердым шагом направился к месту казни; по дороге он часто останавливался, преклонял колени и просил прощения у господа, короля и своего отца.
Эшафот был воздвигнут на площади Моримон, где обычно проводились казни. Вокруг уже собралась толпа, а на зловещем помосте приговоренного ожидал палач Гаспар Перье.
Надо сказать, палач чувствовал себя неважно. До последнего времени у него в подручных была жена, но недавно король издал указ, согласно которому помогать палачу могли только особы мужского пола. Этим указом супругам наносился существенный ущерб: теперь им предстояло делиться одеждой и вещами казненного с каким-то чужаком. К тому же палачу требовалась поддержка… Словом, голова Филиппа Жиру была первой, которую ему предстояло отсечь без супружеской помощи, и палача это не слишком радовало.
Когда Жиру возвели на эшафот, советник Дешам еще раз попытался побудить его покаяться:
– Признаете ли вы, что убили президента Байе? И признаете ли, что помощь в этом убийстве вам оказала мадам Байе?
Жиру гордо вскинул голову и улыбнулся:
– Я сказал все, что должен был сказать. Мне нечего добавить.
Он не дрогнул, когда с него снимали судейские знаки отличия, спокойно взял протянутое ему священником распятие и, опустившись на колени, в последний раз принялся читать молитву. Тогда Гаспар Перье поднял свой меч…
Однако палач был так взволнован, что первый удар пришелся по эшафоту; ему понадобилось еще пять ударов, чтобы голова приговоренного наконец рассталась с телом. Зрители, пришедшие в волнение после первой неудачи, теперь выкрикивали угрозы в адрес палача, и если бы не кордон из солдат, несчастного палача, несомненно, растерзали бы на месте. Любая толпа изменчива, и люди, только что проклинавшие преступника, теперь готовы были жалеть его и обратить свой гнев против его гонителей.
К различным наказаниям были приговорены еще двенадцать сообщников Жиру. Среди них был отравитель Родо, которого по необъяснимой снисходительности судей всего-навсего отправили на галеры. Однако Мари Байе по-прежнему оставалась на свободе, хотя в ее виновности никто не сомневался.
Когда настал день казни Филиппа Жиру, она, облачившись в траурное платье, заперлась у себя, но глаза ее были сухи. Сначала Мари слышала, как звенели над городом похоронные колокола, потом до ушей ее донеслась отдаленная барабанная дробь, означавшая, что возлюбленного ее более нет в живых. Она была уверена, что он не выдал ее, а теперь и вовсе ничего никогда не скажет: за корсажем из черного бархата, на груди, лежала последняя записка, которую ему удалось передать ей.
«Беги… – писал Филипп. – Спасайся, иначе они тебя убьют, и смерть моя лишится всякого смысла. Я люблю тебя еще больше, чем любил всегда…»
На следующий же день, не дожидаясь, пока за ней придут, Мари Байе покинула Дижон и добралась до Парижа, где вскоре вышла замуж за некоего Робера де Робине. Безумно в нее влюбленный, де Робине сделал все возможное, чтобы спасти ее от правосудия. Когда 8 августа 1646 года вдова президента Байе была все-таки приговорена к смерти, он добился отправки дела в Королевский кассационный суд. Дело пересмотрели, и мадам де Робине, бывшая Мари Байе, была приговорена… всего лишь к семнадцати годам ссылки.
Однако мадам де Робине, ставшей вдовой во второй раз, более не существовало: теперь ее звали мадам дю Кудрэ. Ей было около шестидесяти, однако это не мешало мужчинам по-прежнему считать ее прекрасной…
