– Да! – вскинулся Жорников. – Чуть не забыл! В смысле – только что забыл. Я не помню, как Магомед-Хаджи звонил с моего офисного телефона какому-то Сагидулле. «Сагидулла» – все, что я понял из чеченской речи… Это ведь не важно? Но я все равно забыл.
– Это все?
– Я даже не помню, как здесь оказался. Если это имеет значение, конечно.
И Кряжин без звука похлопал в ладоши, когда услышал в динамике:
– Молодец, гражданин Жорников. Генеральная прокуратура России и Московский уголовный розыск выражают вам искреннюю благодарность.
Хотя Тоцкий последним был разочарован. Он полагал, что неведение Жорникова в будущем может понадобиться. Но советник юстиции считал иначе. Дело сделано. Разговор записан в рамках расследуемого им уголовного дела и будет приобщен к нему.
Часы на стене над головой дежурного по райотделу показывали начало шестого утра.
Когда прозвенел звонок, Магомед-Хаджи находился в своей квартире на Цветном бульваре. Звонил Хараев. Руслан рассказал хозяину о происшествии в Мининске, о приезде в город Московского уголовного розыска и поделился тревогой на этот счет. Неизвестный, расстрелявший дежурную часть РОВД и давший свободу его человеку, теперь назначает встречу, и, судя по всему, он не из тех, кто забывает о времени ее назначения. Москвич являет собой, со слов Зазаева, серьезного человека, решающего большие проблемы сразу и без раздумий. Вполне возможно, что за ним стоит какая-то часть деловой Москвы и совершенно точно – какая-то часть старого криминального мира. Люди из «Конторы» вменяют ему убийство Резуна, и это самое удивительное.
Но Магомед-Хаджи сказал, что ничего удивительного в этом нет. Убийство в «Потсдаме» слишком сложно для понимания Генеральной прокуратуры и уголовного розыска. А спрос нынче с этих структур велик, как никогда. За смерть государственного деятеля обязательно должен кто-то ответить. И проще всего найти того, кто будет достоин взять на себя эту ношу. По всей видимости, такого кандидата уже нашли. А события в Мининском РОВД – лучшее подтверждение того, что искали, тщательно выбирая подходящее для такой роли лицо. После расстрела милиционеров москвичу будет очень трудно доказать, что он не имеет отношения к другой смерти. «Единожды солгав, – озвучил Магомед-Хаджи русскую пословицу, – кто тебе поверит?» Мертвые менты в Мининске – не вспышка адреналина арестанта. Человек, случайно оказавшийся в милицейской камере, не станет хватать автомат и расстреливать всех, кого видит перед собой в погонах.
Милиции нужно помочь. Они успокоятся, когда объявят о смерти человека, убившего губернатора и милиционеров.
– Убей его, – приказал Магомед-Хажди, не раздумывая ни секунды. – Наше дело – воля Аллаха, и мы не имеем права рисковать навязываемыми нам разборками. Убей любого, в ком ты увидишь опасность для нашего дела. Осталось недолго, Руслан. За Мининском будет Красноярск, Томск, Новосибирск. Мы возьмем эту страну неверных, когда они не будут даже догадываться об этом. Их правительство уничтожает само себя и вверенный ему народ. Они проводят глобальные учения армий и терпят сокрушительное поражение на нашей земле. Горстка героев, ведомая Аллахом, избивает их войска, как младенцев. Убей его, Руслан. Скоро мы сами будем диктовать условия. От Сахалина до Прибалтики, от Карского моря до границ с Таджикистаном. Это наша земля, Руслан. Убей его.
Хараев, выйдя из связи, задумался. Убить – дело нехитрое. Много ума и средств на это не нужно. Как сделать, чтобы это не потянуло за собой неприятностей из столицы – вот проблема.
Проще убить прокурорского. В прошлом году один такой, с погонами, тоже решил, что бессмертен и всемогущ. Затеял глупое расследование с протоколами. Хараев, он никогда не был против протоколов. Главное, чтобы в них все было правильно написано. Поехали к начальнику этого пострела, объяснили, дали. Тот прислушался и, как обычно, взял, но никаких изменений в действиях его следователя, младшего советника юстиции, замечено не было. Напротив, какая-то нечеловеческая озлобленность.
Пригласили следователя в кафе, поговорили. И, нарушая все законы арифметики, сказали:
– Э-э. Зачем людей хороших обижаешь? Люди всегда готовы добром платить. Вот тысяча добра. Вот еще одна тысяча. Вот еще пять. Если не хватает десять тысяч добра, ты так и скажи. Мы дадим еще пять тысяч.
Не понял. Из кафе вышли, а на выходе СОБР в штатском стоит. И взяли человека под протокол. Это у них называется «взяткой» и «давлением» на следственные органы. Это не давление. Это была благодарность. А чтобы прокурорский понял, что такое «давление на следствие», его положили под пресс на заводе металлических конструкций. Несчастный такой случай получился. Доследственная прокурорская проверка потом подтвердила наверняка – несчастный. А прокурор, человек грамотный и по всем понятиям правильный, постановление об отказе в возбуждении уголовного дела своею подписью отменил и велел уголовное дело возбудить. «Все должно пристойно выглядеть», – объяснил он потом Руслану. – А то что это такое – следователь в лепешку на нерабочем заводе? Какой же это несчастный случай? Это нераскрытое убийство».
Прокурор потом взял дело под личный контроль и до сих пор контролирует. А как не контролировать, если добра ему столько уже уплачено, что прямо-таки неудобно цифру вслух называть? Зато главную проблему решили: наконец-то появился отказной материал. И сразу, пока не утихли страсти, вопрос: а нельзя было сразу этот материал оформить, дабы под пресс не ложиться?
А жене следователя Хараев лично деньги возил. И на могилу мужа цветы возлагал. Светлую память о порядочных людях нужно чтить. Руслан Резванович, он – человек законопослушный, сам порядочный, внимательный к чужому горю. Сам прикончил, за свои и закопал.
Но одно дело – прокурорского, да с ведома его руководства, и совсем другое – авторитета столичного, на разборку прибывшего. Магомеду-Хаджи, конечно, виднее, его ум ослеплен святой борьбой, однако стрелять и резать за московского «вора» будут не его, а Хараева. Руслан сам за священную войну, но подумать о будущем не мешает. В этой стране чем выше положение человека, тем больше крови он может лить, не опасаясь ответственности, – за что вора прощают, за то воришку бьют.
Так что подумать стоит.
Движения на заброшенном кораблестроительном заводе начались задолго до назначенного времени.
Когда-то, как теперь принято говорить – во времена развитого социализма, этот завод выпускал рыболовецкие траулеры, суда малого водоизмещения. Завод процветал, суда строились не только для внутреннего использования, но и для экспортного применения. Их пускали в германский Росток, польский Гданьск, норвежский Варде. Форштевни мининских корабликов в своем каботажном плавании рассекали волны Баренцева, Норвежского, Карского морей и слыли машинами высокого качества. В начале девяностых, когда в стране победила демократия, завод стал хиреть. Кадры поехали в те же Германию и Норвегию ловить рыбу за большие деньги, оставшиеся принялись растаскивать цеха на цветной и черный металл, станки разобрались, кирпич со стен переместился на дачи, стекла – на парники тех же дач, стальные балки – на укрепление подгнивших «маток» частных строений. И неудивительно, что москвич Кряжин назначил Хараеву встречу на территории «недостроенной фабрики». Именно так теперь выглядел просуществовавший пять десятков лет Мининский кораблестроительный завод.
