И в канцелярии Высшей коллегии появилось второе постановление, выдержанное в еще более мрачных тонах, нежели первое.
А «оптинский старец» был снова замечен в Москве, и снова на Ильинке. Что снова делал председатель Мининского областного суда возле штаб-квартиры суда Верховного, выяснению не поддавалось, но на следующий день мировые судьи Мининской области, еще не успевшие нарадоваться за своих федеральных коллег и воспринявшие урезание премий как выравнивание льгот между ними и теми, радоваться перестали. Их премии составили две тысячи супротив десяти ожидаемых.
И Высшая коллегия, уже просто изнывая от предчувствия беды, вновь дает полный отлуп Генеральному прокурору.
А тот раскрутил золотое перо в третий раз. То ли по той причине, что в России всего два института судебного слова и дела, то ли в ВКК кто-то все-таки обратился – не исключено, что из Верховного суда (вполне возможно, что суету приметил и суд Конституционный), да только вчерашним днем, стеная от горя и безвыходности, Высшая квалификационная коллегия судей дала согласие на возбуждение в отношении Сергея Андреевича уголовного дела.
И тот опять совершил перелет Мининск – Москва, что в его возрасте по отношению к собственному здоровью является квалифицированным преступлением. Но на этот раз выкрашивающий свои волосы в каштановый цвет председатель областного суда образовался не в районе Ильинки, а на Поварской.
Близкому к юриспруденции человеку сразу станет ясно, что приехал на эту улицу ведущий мининский правовед не для того, чтобы подмести отпускными брючинами примыкающий к ней Арбат, а для того, чтобы посетить расположенное на ней здание Верховного суда. Именно там должно было состояться заключение, на основании которого Генеральный прокурор теперь мог запросто взять старца за шиворот прорезиненной мантии и вытряхнуть сухое, но жилистое тельце на паркет своего кабинета на Большой Дмитровке.
И сегодня, говорил мининскому прокурору Кряжин, это решение должно состояться. А в «Вышке»
[23]
вдруг тоже кое-кто засобирался в отпуск. Этот октябрь стал просто убежищем для уставших от исполнения своих служебных обязанностей высокопоставленных руководящих и исполнительных работников.
– А потому я возвращаюсь к вопросу о Магомед-Хаджи Магомедове, – молвил неугомонный Кряжин. – Если Генеральный так настойчив по отношению к знакомому вам всесильному Водопьянову, стоит ли задумываться о том, что он сделает со своим подчиненным? Я о вас, на всякий случай. Так где сейчас находится почтенный Магомед-Хаджи?
Это был первый из вопросов о незнакомом Генеральной прокуратуре Магомедове, который задал Кряжин по ходу объяснений мининского надзирателя за исполнением законов. Им же и закончил.
– Вы точно знаете, что он в Турции?
– Он звонил мне четыре часа назад, – сказал прокурор. Для него все было ясно.
– Это плохо, что он в Турции. Что вы ему сказали?
– Я объяснил, что, пока до меня дело не дошло, намерен официально улететь в Гагры, а на самом деле – в Германию.
– У вас там счет?
– Да. И у Водопьянова тоже. Это ведь уже допрос?
Кряжин улыбнулся. Прокурор процесс знает. И намекает насчет чистосердечных показаний для формирования у суда мнения о добровольной помощи следствию. Кряжин улыбался, потому что ровно четыре дня назад намекал об этом прокурору в слегка заретушированном виде. Чтобы тот ответил согласием, понадобился бой, трупы, аресты и с десяток судебных заседаний под председательством по-настоящему беспристрастных судей. Запоздалое решение, без сомнения. Добровольная помощь следствию – это не показания, которые дают после задержания в момент попытки скрыться. Но советник готов был пойти на это. Сейчас, по крайней мере, тот уже выбрал наименьшую из бед.
– Магомедов нужен мне в Москве, – Кряжин снова вздохнул и посмотрел на центральную улицу города, по которой торопились реки мутной воды. – Мне порядком поднадоел ваш проданный город.
Глава пятнадцатая
К концу первой декады октября Кряжин полностью выяснил для себя ситуацию, которая имела в Мининске место до его прибытия.
Город погряз в бесправии, организованная преступность практически полностью парализовала правовую деятельность государственных структур, слилась с ней и явила миру новые, трансгенные формы существования чудовищного по форме и содержанию явления, именуемого организованным преступным сообществом. Любая из трех ветвей власти находилась под полным контролем Хараева, Магомедова и их банды. Правосудие Мининской области, ведомое одряхлевшим физически и деморализованным внутренне Водопьяновым, не боясь ни суда Верховного, ни суда Высшего, отстраняло от должности независимых судей, встававших на пути этой, набирающей ход махины, создавало все условия для беспрепятственного проникновения криминала во властные и коммерческие структуры и питалось от них, как вурдалак питается кровью загнанной в угол жертвы.
Надзирающий за исполнением законов орган – областная прокуратура была поражена вирусом коррупции не менее, чем судебная власть. И всем заправляли преступные этнические группировки, подчиненные сообществу Магомедова—Хараева.
Те, кто пытался сопротивляться такому положению вещей, подлежали немедленному уничтожению. Кто помогал в меру своих сил и возможностей – оставались работать под диктуемые правила поведения.
Кряжин засел с карандашом и бумагой за стол гостиничного номера и вместе с оперативниками подсчитал вероятный ущерб, нанесенный действиями «новой» политической структуры государству. Выходило ни много ни мало, а почти два миллиарда долларов.
Он не поверил и пересчитал еще раз. Нашли ошибку. Кряжин успокоился. Ущерб составлял что-то порядка двух с половиной миллиардов. Это было более похоже на правду. А в какую сумму оцениваются жизни физически устраненных руководителей коммерческих и властных структур? А людей, случайно оказавшихся на пути катящегося криминального кома?
Трудно подсчитать. И Кряжин снова предался воспоминаниям о событиях последних нескольких лет. За четыре года убито четыре губернатора не самых маленьких по размеру и государственному значению областей и краев.
Отправив измученных оперативников спать, он включил лампу и принялся уточнять то, что обычно уточняет следователь прокуратуры, пытаясь уяснить наличие или отсутствие связующего звена между внешне ничем не связанными событиями, – отождествлять личности убитых, их сложившиеся взаимоотношения с субъектами преступлений.
Ночь была длинна. Октябрьские ночи всегда длинны.
К началу пятого часа утра разделенный на четыре части лист на столе был заполнен убористым почерком советника. Его легкие уже не могли принимать табачный дым, желудок категорически отказывался от чая, а на лице царило удовлетворение.
Все четверо не были случайными людьми, поставленными для исполнения обязанностей глав администраций областей «центром». Не потому, что были избраны всенародным голосованием жителей, так избираются все губернаторы. Из выясненных Кряжиным ранее и имеющихся обстоятельств сейчас ему было доподлинно известно, что все четверо ощущали любовь избирателей и их поддержку без дополнительной любви и участия избирательных комиссий. Это были лидеры в своих регионах.
