Каждый кабинет, думалось Кряжину, пахнет по-своему. Вот этот, харинский, отдает слежавшейся макулатурой, неприятным запахом герани и устойчивым ароматом начищенных армейских ботинок. Последний запашок не смог выветриться через распахнутые окна даже после того, как два часа назад двое омоновцев вышли и остались снаружи. И этот запах вдруг стал Кряжину ненавистен.
– Оресьев был убит выстрелом из малокалиберного оружия – «самострела-авторучки» в затылочную часть, за правое ухо. Я искал машину, посредством которой предполагаемый убийца депутата покинул место происшествия. Сам же предполагаемый убийца в данный момент находится в Бутырской тюрьме. Так вот, та машина, что я искал, кажется, нашлась вместе с водителем. Но поговорить с ним вряд ли удастся, он убит. Невероятно.
– А что именно невероятно? – уточнил, блуждая в сумерках догадок, терновский прокурор.
– То, что Оресьев, в убийстве которого подозревается арестант из Бутырки, застрелен точно тем же оружием с применением того же почерка стрельбы.
Пащенко замялся. Никто не совершенен...
– Тогда, скорее всего, ты ошибся, Иван Дмитриевич.
Ох, как ненавидел сейчас этот запах вокруг Кряжин!
– Наверное. Тогда придется забыть о том, что Варанов признался, как похитил вещи из джипа Оресьева. О том, что они обнаружены по проводке его после задержания по местам схрона похищенного. Забыть о том, что на одежде Оресьева обнаружены следы крови Варанова с вирусами СПИДа. И о том, что на первичных допросах в МУРе он признался в совершении преступления.
Покосившись в сторону Пащенко, Кряжин вынул из внутреннего кармана пиджака узкие очки в тонкой оправе и водрузил на нос. Это было столь неожиданно, что Пащенко, не удержавшись, хмыкнул. «Важняк» из Москвы был в очках несколько смешон и по-домашнему добр.
– Приходится надевать, когда устают глаза, – смутившись, признался Иван Дмитриевич. – Возраст, я полагаю... На чем мы остановились?
К началу третьего часа ночи они остановились на восемнадцатой по счету поставке строительных материалов в палаточные лагеря Ингушетии для беженцев из Чечни.
– Семнадцатое октября, две тысячи второй год, – уточнил, перелистнув лист назад, Пермяков. – С начала списка начинать?
Вопрос был не из разряда смышленых, но скидку на усталость нужно было все-таки сделать: перелистывание документации и ее копирование продолжались вот уже шестнадцатый час подряд. Перекусили здесь же, за снедью ходили угрюмые «люди в черном» из коридора. Они же носили провиант (за их счет) для томящихся в гневном молчании руководителей завода. Время от времени кто-то из них вызывался в кабинет для ответов на вопросы, потом его, в случае необходимости, заменял другой. В чем-то «МИ», рецензирующая действия Кряжина, была, конечно, права, ибо речь шла о бесчеловечных, с точки зрения Женевской конвенции, действиях. Однако протестанты Харин, Зайкин и Фелофьянов к военнопленным не относились. Их просто попросили остаться, и те остались. Десятка два свидетелей – никто не принуждал.
– «Плитка метлахская «Порфир» для пола, двести миллиметров на двести, производство России», – декламировал Пермяков, моргая красными, как у кролика, глазами. – Сто шестьдесят рублей за квадратный метр. Всего таких метров – две тысячи. «Гранит керамический, имитация натурального травертина, тридцать на шестьдесят, сорок на сорок». От сорока шести до пятидесяти восьми долларов за квадратный метр. Всего метров – четыреста.
– На сортир Зевса хватит, – заметил Пащенко.
– «Шпаклевка «Шитрок», производство США, евроведро»...
– Достаточно, – Кряжин смахнул с носа очки и размял пальцами переносицу. Казалось, ношение очков доставляло ему бо́льший дискомфорт, чем резь в глазах без них. – Сержант!
Дверь приоткрылась, и в проеме ее показался высокий человек во всеоружии.
– Да снимите вы эти маски, я вас умоляю... – поморщился Иван Дмитриевич. – Уши же сопреют. Позови этого, Харина.
– Садитесь, Владимир Павлович, – предложил Кряжин измученному исполнительному директору, едва тот, издерганный постоянными вызовами, приблизился к столу. – У вас дома есть телевизор?
– Есть, – глухо проскрипел пятидесятилетний мужчина. От регулярных незанятий спортом его торс был похож на приподнятый вверх полупустой мешок картошки. – И я сегодня как раз собирался посмотреть заседание Государственной думы. Прямая трансляция из Москвы. Очень собирался.
– Вы по этому телевизору хоть раз палаточные лагеря в Ингушетии видели?
Харин признался, видел. Благодаря их заводу там люди и не загибаются от сырости и холода.
– А вы видели во время трансляции этих передач, как беглые чеченцы наклеивают на внутренние стены палаток... – Кряжин приложил очки к какому-то документу, выискивая нужное место, – ... стеклообои «Ассатекс» производства Франции по две тысячи рублей за рулон?
Вопрос был задан зря, потому что исполнительный директор Харин уже давно дал слово не открывать рта на сомнительные вопросы прокурорского из столицы до приезда Каргалина и Рылина. И почему мешок цемента М400 весом пятьдесят килограммов в Чечню идет за восемьдесят пять рублей против семидесяти на рынке, он тоже не скажет. Рылин пусть отвечает. Каргалин пусть ответ дает. А он, Харин, лишь исполняет обязанности. А в обязанностях написано однозначно: выполнять распоряжения совладельцев предприятия. Распорядились – по восемьдесят пять, значит, так тому и быть.
– Владимир Павлович, – ухмыльнулся Кряжин, – но откуда берутся плитки гранитные и дистанционные открыватели окон, вы должны же знать? Или вы их из цемента бацаете? Цех тот не покажете?
Услышав сквозь надоевший запах фразу о том, что он, Харин, здесь лишь... Иван Дмитриевич не дал ему договорить.
– Я опечатываю всю документацию завода. Завтра утром из ворот предприятия не выедет ни один автомобиль. Я опечатываю склады готовой продукции и склады временного хранения. Прошу вас никуда не выезжать из города.
– Вы не понимаете, что делаете, – лицо директора, казалось, чуть посерело. – Завод выполняет обязанности по реализации государственного заказа. Три с половиной тысячи человек придут на работу к опечатанным станкам...
– А я станки не опечатываю. Я всего лишь прошу вас никуда не выезжать за пределы Тернова.
– Вы не имеете права.
Имел не имел, но к шести часам утра, когда сибирское солнце осветило верхушки деревьев городских скверов, Кряжин заблокировал доступ к готовой продукции и входяще-исходящей документации завода.
Глава шестая
Возможно, он ставил телегу впереди лошади, потому что «добро» из Москвы на его действия было получено лишь к десяти утра. Тем не менее Смагин ответственно заявил о согласии Генерального на арест банковских счетов завода и опломбирование компостером Терновской областной прокуратуры складов с готовой и другой продукцией. Егор Владимирович дал согласие и на подключение к работе терновского прокурора. Уже в одиннадцать часов на улицу Сотникова, где располагался надзирающий орган области, пришла телеграмма с распоряжением «выделить в распоряжение ст. сл-ля по особо важным делам Генеральной прокуратуры РФ Кряжина следственную группу для обеспечения исполнения его следственных действий».
