– Вам можно что-нибудь доверить? – слушал Антон через крохотный наушник. – Я имею в виду – можно доверить что-нибудь, не связанное с механической работой? Чтобы мозги работали не в направлении поиска розетки для утюга? Я поставил до безумия простую задачу – взять из квартиры людей и привезти сюда. Где люди?
Молчание. И шорох, напоминающий трение седалищ по коже мягкой мебели.
– Я что, бля, спросил – чему равен квадрат гипотенузы треугольника?! Что вы замолчали, дефективные?
После затяжной паузы в ухо Струге, вооруженное микрофоном, ворвался свистящий крик – аппаратура не справлялась с частотой:
– Где люди, мать вашу?!
После ответа кого-то из присутствующих – «нету» Антон уже потянулся рукой к регулятору звука, чтобы не быть оглушенным во второй раз. Однако это было излишним. Тимур сказал совершенно спокойно:
– Хорошо. Давайте по порядку. Возможно, я чего-то не понимаю. Днем я даю команду проверить адрес, где живет некто Востриков, и поставить около дома «тычку». В половине восьмого вечера мне звонит Мурена и сообщает, что судья – в адресе. «В адресе» – я понимаю так – «судья вошел в квартиру». Я правильно рассуждаю? После этого я даю команду забрать обоих и везти сюда. Давал команду?.. Давал, правильно, значит, я не запамятовал. Мурена, продолжай дальше. На логичное объяснение дальнейших событий у меня не хватает интеллекта.
Антон вновь услышал шуршание. Теперь оно было более энергичное. Струге очень хотелось послушать, как сейчас Муренков будет объяснять провал. Говорить правду – убедить всех в своей тупости. Солгать – в этой ситуации это нужно суметь. – Тимур, мы проверили квартиру... – начал он. – Но в ней никого не оказалось. Тогда мы проверили чердак и все лестничные клетки...
– Но там опять никого не оказалось, – закончил начавший терять терпение Тимур. – Тогда «мы что решили делать»?
– В натуре, чисто как менты, сделали поквартирный обход.
– Что вы сделали?.. – Голос Тимура был тих, но эта тишина была сродни откатывающемуся назад морю перед цунами.
– Квартиры обошли... — обреченно повторил Мурена.
Струге все-таки пришлось вынуть наушник. Посмотрев по сторонам – не слышит ли кто-нибудь из посетителей кафе трехэтажный мат, доносящийся из устройства, он посмотрел на Приттмана. Тот пил пиво и не сводил с судьи глаз. Наконец наступила тишина, и Антон вновь прислушался к записи. Говорил Тимур.
– Все мои начинания вы засераете с поразительной быстротой. Из-за ваших стараний ко мне подъезжают так и не уехавшие домой Салех с Горцем и предъявляют вполне очевидные требования. Они спрашивают меня: Тимур, зачем ты лезешь в дела Пастора? Зачем ты рамсишь с властями? Они мне, вору, говорят – окстись! Оставь в покое судью! Откуда они все это знают?! Почему они не уехали домой, как это предполагалось, а остались и еще ведут воровское дознание?! Кто из вас – сука?!
Антон вслушивался в гробовую тишину, но никак не мог уловить ни звука.
– Что мне остается после этого делать?! Отправлять обоих дознавателей коптить небо! Потому что еще двое-трое суток – и мне, как когда-то Пастору, придется вставать на колени и получать по роже! Но я это стерплю. Для вора это позор, но не смертельный. Через это многие прошли. Но вы-то, говнюки?! Что с вами-то станет?! Вас без меня в мусорню загребут, как алкашей последних.
А потом Тимур сказал то, от чего Струге почувствовал на ладонях пот. Тимур велел в течение суток найти и убить. Его, Антона. Тимура уже не занимали многоходовые комбинации. Их просто некому было выполнять. Смерть Струге означала для Пастора невозможность вернуть утерянный общак, как свою честь. Сам же Тимур терял этот общак, как свои честно заработанные деньги. Но в данной ситуации из двух зайцев нужно было ловить лишь одного. Пастора. А Струге пусть уносит свою тайну под землю. В свою совещательную комнату. И пусть хранит эту тайну вечно, без оглашения приговора...
Антон сидел за столиком и смотрел в переполненную пепельницу. Приттман втискивал в нее окурок очередной сигареты и ждал ответной реакции Струге. Ее не было, и такое развитие событий стало заметно волновать журналиста. Ему казалось, что после рассказа о намерениях Тимура судья станет более сговорчивым и проникнется к нему, Майклу, доверием. Это стало бы залогом успеха в подготовке материала для «Таймс», и, как следствие, – все обещанные Мэлом Боско земные блага. Следовало торопиться, так как Флорида может и подождать, а вот Салли – неизвестно. Еще до его отъезда к ней стал захаживать какой-то крепыш из дублеров «Дэвилз», и что сейчас происходит на широком диване в квартире Салли – остается загадкой.
Судья молчал, и это пугало. Его не взволновали даже истинные причины смерти Салеха и Горца. Приттмана это неприятно удивило, так как он, чтобы получить эту информацию, рисковал своей жизнью. Целых три часа он сидел под стойкой бара в особняке Тимура, боясь пошевелиться или чихнуть. Еще час понадобился для того, чтобы выбраться из дома. А теперь этот судья сидит и делает вид, что ничего интересного он не услышал?! Приттмана раздражало то, что вместо того, чтобы пользоваться положением Струге, он словно состоит у него на службе!
Но если бы Приттман мог догадываться об истинных мыслях судьи...
Мозг бывшего следователя прокуратуры работал, как вычислительная машина. Теперь, после убийства приезжих авторитетов, уже невозможно остаться в стороне. Это только кажется, что война идет совсем рядом с твоими границами, но между чужими интересами. В городе через несколько дней начнется самая настоящая разборка «а-ля рюсс». Пастор сможет доказать свою непричастность к взрыву лишь одним способом – показать найденный общак слетевшимся на шум взрыва «коллегам» и тем объяснить интерес к склоке Тимура. Для Земцова общак – принцип поиска. Только при его наличии он сможет завершить начатое дело. Понятно, что «судейские проблемы» Струге – это не его рук дело. Земцов исповедует принцип, что цель оправдывает средства, но он никогда не был сволочью. Поэтому «гон» Заруцкого – дело рук Пастора или Тимура.
– Каша, мед, дерьмо и пчелы... – проронил Струге.
– Что? – не понял Приттман.
«И не поймешь никогда... – подумал Антон. – Ментальность у него иная. Он бы давно уже оттарабанил свой паскудный материал, если бы понимал, что происходит. Он сейчас перед ситуацией, как баран перед новыми воротами. Вроде бы – все рядом, а «войти» не может. Потому что ни разу ты, придурок, в суде нашем не был. Да в милицию заявлений не писал...»
– Майкл Приттман, – сказал Антон вслух, – каков для вас самый благоприятный исход дела, которым вы занялись? Я имею в виду самый конечный результат.
– Мне нужен сенсационный материал...
– Вы не поняли, – перебил Антон. – Я сказал – «конечный».
– Салли...
– Понял. Баба, деньги, Пулитцеровская премия.
«Еще бы!» – подумал Приттман.
