Его пугали, его пытались «купить», его пытались подставить. Этот кетч в навозной жиже лишь закалил Антона, выработав в нем иммунитет к подлой человеческой хитрости. А в девяносто пятом, неожиданно для всех, он сдал экзамены на судью. Многие предчувствовали это, ибо в любом государственном учреждении невозможно сделать ничего личного, чтобы об этом не узнали или хотя бы не догадывались коллеги. Экзамены сдал достойно, без проблем, так как теперь четко и окончательно понял свое предназначение в жизни – отправлять правосудие, как того требует закон. Не будучи зависимым от воли начальников, круга знакомств тех, в отношении которых он вершит это самое правосудие. Он был назначен федеральным судьей районного суда общей юрисдикции и, по вполне понятным причинам, был «поставлен» на «уголовные дела». Зачем бывшему прокурорскому работнику с прекрасными рекомендациями заниматься жилищными проблемами граждан или установлением отцовства?
Целых три года, будучи наделенным полномочиями судьи на этот срок, он рассматривал весь спектр уголовных дел – кражи, грабежи, разбои, хулиганство. После «тяжких» дел в прокуратуре ему было легко, и он быстро увлекся работой. Злопыхатели, наблюдая за тем, как растет число рассмотренных дел Струге вместе с его авторитетом, посмеивались, будучи уверенными в том, что поговорка «широко шагать – штаны порвать» приемлема абсолютно ко всем. Штаны Антон не порвал, напротив, укрепилась его уверенность в том, что он на своем месте. Все было за эти три года – взлеты, падения, ошибки и удачи, но ни разу он не смог обвинить себя за это время в том, что исковеркал чью-то судьбу.
Уйдя из прокуратуры еще молодым, он свято веровал в то, что, приобретя независимость, он избежит того самого кетча в жиже низких человеческих проявлений. Но только здесь, в суде, он понял, что самая настоящая жижа – на том месте, где он работает сейчас. Только она гораздо вязче, отвратительней, и очень часто случается так, что попытке выбраться из нее помогает лишь случай. Именно в залах судебных заседаний может произойти то, от чего нормального человека со среднестатистической психикой может взять оторопь или хватить удар.
Если верить словам классика, то на каждого человека давит атмосферный столб весом в двести четырнадцать килограммов. Антон уже через год работы понял – не на каждого. На него он давит весом гораздо большим. К весу этого столба примешивается груз ответственности за судьбу каждого человека, на которого как раз и давят те самые двести четырнадцать килограммов. А сколько он уже перенес этого груза от своего стола под государственным гербом до совещательной комнаты и обратно... Этот столб был тяжелее во столько крат, сколько человек находились перед ним за решеткой, когда он, стоя, читал приговор. И бывали мгновения, что, казалось – все... Но он усилием воли, по старой привычке, сжимал зубы и доводил дело до конца. Доводил, чтобы через секунду взять в руки очередное дело, с очередной человеческой судьбой.
Он только здесь, будучи судьей, узнал, как легко опорочить честного человека, если только иметь соответствующее желание. Для этого достаточно всего лишь одного подонка. Или – группы подонков. Первый раз «под него» уже через два месяца после начала работы взяли деньги два адвоката, понадеявшись на его молодость, соответственно – неопытность. Он тогда очень удивился, почему взрослые люди, мэтры со стажем, так часто заходят к нему и дают советы, просят обращаться за помощью и мимоходом уговаривают свести приговор к оправдательному двум хулиганам, почти до полусмерти забившим прохожего. Когда понял, объявил им вслух время приема и попросил приходить исключительно в эти часы. Глядя в слащавые, пахнущие дорогим одеколоном лица, добавил:
– И еще бы я попросил не оказывать на меня, судью, давления. Приговор, как известно, оглашается в судебном заседании, сразу после того, как состав суда покинет совещательную комнату. А меня лично не надо ни о чем просить, не надо...
Успокоиться бы адвокатам – взрослые ведь люди! Чего стоило вглядеться в глаза молодого судьи и прочесть в них спокойную сталь. Нет, не успокоились... Антона едва не хватил удар, когда на следующий день после приговора к нему в кабинет пришла мать одного из осужденных и, заливаясь слезами, пристыдила:
– Антон Павлович, как же так!.. Ведь договорились с вами по-человечески! Столько денег заплачено!..
– Объясните... – Антон на самом деле ничего не понимал.
– Что вам объяснить?! – почти закричала женщина. – Мы люди небогатые, я в столовой поваром работаю, отец – водителем автобуса! Мы гараж продали, машину продали, заняли эти проклятые сто пятьдесят миллионов, а вы что наделали? Деньги берете, а людей – в тюрьму, да?! – И она зарыдала.
Два месяца работы в суде, в твердой уверенности в чистоте помыслов людей, которые участвуют в процессе, или же просто – коллег, настолько притупили его чувство самосохранения «важняка», что его осенило лишь сейчас. Только по молодости он не мог понять, что это – «подстава», тут так принято, или же просто произошло недоразумение. Глядя на рыдающую женщину, он, как в компьютере, искал в голове тот самый единственный вопрос, который разрешит его мучения. Если ошибиться и задать не тот, женщина может замкнуться, и тогда неизвестно, как развернутся события. А ему, по сути дела – щенку, потом будет невозможно продраться сквозь строй зубров. Антон призвал на помощь весь свой опыт грамотного «следака» и, наливая в стакан воды, наконец сказал:
– А мне адвокаты не все деньги передали. Вот так. Чего же вы хотите?
Это был риск, который мог стоить ему работы. Может, все бы и образовалось впоследствии, но, заляпавшись в суде грязью однажды, даже если этой грязи не было вовсе, потом не отмоешься никогда, даже если и мыться нет необходимости. Коллеги, может, и поймут, а граждане? Слухи распространяются в геометрической прогрессии, поэтому уже через пару месяцев граждане будут разговаривать друг с другом на обслуживаемой им территории и говорить о том, что «судье Струге деньги давать бесполезно не потому, что он их не берет, а потому, что он их берет, а людей «садит». Это он сейчас понимал, проработав в суде уже шесть лет, а тогда пошел на риск. И выиграл.
– Как не отдавали?.. – опешила женщина.
– Вот вы лично сколько адвокатам дали, чтобы они мне передали?
– Сто пятьдесят миллионов... – Она из-за истерики ничего не понимала, и это было хорошо.
– Понятно. А родственники другого осужденного?
– Столько же.
– Хотите деньги получить обратно? Вот лист бумаги, пишите все как было. – Он поднял трубку телефона и набрал номер председателя суда...
Если бы он стал оправдываться в тот момент перед женщиной, кричать и возмущаться, все было бы очень и очень неприглядно. Если не впоследствии, то хотя бы в тот момент. Но даже тот момент был дорог Антону Струге. Но больше всего его сразила реакция председателя. Женщина, с двадцатилетним судейским стажем, выслушав Струге, рассмеялась и спросила:
– Антон Павлович, а вы разве не знаете, что все вокруг говорят, что мы «берем»? Вот и до вас очередь дошла. Грубейте шкурой, Антон Павлович, будет еще и не такое...
