Мужчины нехотя спрятали телефоны.
– Нам, Галчонок, нужна информация об имеющемся на руках у Перца уголовном деле. Это все, что нам нужно.
– Ну, что же мне делать-то, я не поняла!!!
Пащенко сел на подлокотник и подтянул к себе Самородову. Поправил на виске выбившийся из-за уха девичий локон и провел пальцем по щеке. После этого мужского прикосновения ей показалось, что по ее лицу скользнула змея. Она отшатнулась и повторила:
– Я правда ничегошеньки не знаю… Что сделать?
– Переспать. – Пращенко почесал мочку уха, вздохнул и повторил:
– Переспать, Галка. Только так.
– Кого переспать? – не поняла Самородова.
Пащенко повернулся к Струге:
– Пермяков был прав. Тут на сто процентов неполадки… Не «кого», Галина, а – «с кем».
– Переспать?!! – Самородову осенила страшная догадка. – С тобой?!! Она отшатнулась так, что Вадим едва не сорвался с кресла.
– Я на тебя, гражданка Самородова, в голодный год за десять беляшей залезть не смогу, – успокоил ее Пащенко. – С Перцем. Видишь ли, я тебе могу заявить, что у нас, нормальных мужиков, есть одна, гарантированно проверенная примета. Если мужик, перед тем как зайти по делам к бабе, прикупает пузырек винишка, значит, основной и единственной задачей его визита становится соитие. Я доступно объясняю?
Самородова сглотнула тугой комок.
– Вы что, офонарели?.. Это же мне как с козлом спариться.
– А что делать? – Пащенко вздохнул. – Если бы ты знала, Самородова, на что порой приходится идти, пытаясь восстановить правопорядок…
– Значит, вы правопорядок восстанавливаете, а драть за это должны меня?!
Струге не выдержал и пошел на кухню попить минералки. Бутылка боржоми бросилась ему в глаза еще во время первого беглого осмотра. Вернувшись, он отметил про себя тот факт, что контакт постепенно налаживался. Пащенко в уже спокойной обстановке разъяснял неискушенной Самородовой, что и в какие моменты нужно спрашивать у Перца, чтобы тот говорил правду и ничего, кроме правды. Это немного напоминало материнские наставления перед первой брачной ночью дочери. Между извращением и забором в ИВС Самородова выбрала первое.
– Теперь ты понимаешь, Струге, – вполголоса говорил Пащенко, выходя в прихожую, – что мы не только закон восстанавливаем, но и моральный облик людей?
– Уроды моральные! – раздался в комнате плаксивый голос Самородовой. – Дела теряют, а я их ищи!..
– Галчонок, ты, главное, ничего не бойся, – сказал напоследок, прикрывая дверь, Пащенко. – Мы рядом.
Засада была организована неподалеку. «Пятнадцатые» «Жигули» Пермякова и «Волга» прокурора застыли на противоположных концах подъезда к дому Самородовой. Въехать во двор Перченков сможет без труда, но потом шансов скрыться у него не будет. И потом, трое охотников всегда сильнее одной жертвы.
– Пермяков, ты пистолет прихватил? – поинтересовался по телефону Пащенко.
Через стекло «Волги» Антон увидел, как следователь, сидящий за рулем «ВАЗа», скользнул по нему взглядом. Краем уха он услышал и его ответ прокурору.
– Когда я вижу вас вместе с Антоном Павловичем, необходимость этого становится очевидной…
«Что ж, в чем-то он прав», – подумал Антон. Пащенко что-то говорил, но судья его не слышал. Он думал о том, как хорошо было бы сейчас вернуть время назад. К тому утру, когда он получил в канцелярии из рук Розы Львовны три уголовных дела, одно из которых было по факту обвинения Цебы Артура Алексеевича в преступлении, предусмотренном статьей сто шестьдесят второй Уголовного кодекса. Разбой… А город жил своей жизнью. За три дня поисков Антону пришлось столкнуться с таким количеством преступлений, что нормальному человеку могло сделаться дурно. Но Антону было дурно по другому поводу. От одной только мысли, что из всего этого бесконечного потока людских пороков ему нужно найти и отсеять всего одну каплю. Он никого не винил, кроме себя. И в тот момент, когда на коллегии судей ему укажут на дверь, объяснив это утерей дела, которое ему было доверено вместе с мантией, он также не станет искать виноватых. За все, что происходит в его кабинете, отвечает только он.
Он почувствовал, как его настроением овладевает депрессия. И лишь «десятка» Перца, въезжающая во двор дома, вновь заставила его сердце биться в прежнем режиме. Нет ничего хуже для вора, когда обворовывают его. Нет большего унижения для лжеца, которого обманули. И нет большего оскорбления для судьи, у которого из-под носа – в собственном кабинете – похищают уголовное дело.
Когда-то «законник» Пастор, зная, что его все равно убьют, ставил свою жизнь на кон только для того, чтобы найти утерянный «общак». Он делал это не во имя спасения тела, а во имя спасения собственной чести. Струге был почти на сто процентов уверен, что рано или поздно эта история всплывет в виде тухлой информации, тешащей слух определенных лиц. Об этом узнают потому, что уже слишком многим известно то, что не должно было быть известно ни при каких обстоятельствах. Но Антон все равно будет искать. Он будет делать это даже тогда, когда поиск не будет иметь никакого смысла. Это наступит после того, как Николаев или Лукин потребуют предъявить дело. Был и другой вариант. Из шестнадцати выделенных на поиск дней оставалось тринадцать. Вот по истечении этих тринадцати дней, даже если Николаев и Лукин не востребуют дело, поиск потеряет смысл. Но понять безрезультатность предпринимаемых усилий ему помогут лишь твердые доказательства того, что дела более не существует в природе. Что это за доказательства? Он не знал. Сейчас он верил лишь в то, что не все потеряно…
«Врали, гады! – думал Перец, когда, рывками стягивая с себя брюки, лицезрел обнаженное тело Самородовой. – Лесбия-я-я-нка… Да какая она… Ыыыых!.. лесбиянка?..»
Вообще-то она вела себя странно. Едва он, наседая на ее горячее тело, чувствовал прилив неземных сил, она спрашивала спокойным медовым голосом:
– Витя, а что у тебя еще в пакете?
Витя тормозил, глушил двигатель и в тяжелом недоумении переспрашивал:
– В… каком… пакете?..
Двигатель заводился с пол-оборота. Едва Перец переключался на пятую передачу, спокойный голос внизу опять срывал «стоп-кран»:
– В том, что у дверей.
– У… каких… дверей?.. А, там это… Дела.
Мотор работал как часы. Как болид во время гонок на Гран-при. Разгон, вираж, опять разгон и… И снова в бокс.
– А какие дела, Витя? Уголовные?
Перец стал догадываться, что это входит в правила игры. Цветочница хочет довести его до такой степени закипания, чтобы в момент критической точки ее сорвало с дивана и унесло в преисподнюю. Ну что же, он готов. От восхищения сексуальной предприимчивостью своей партнерши Перец обезумел.
– Ага! Уголовные! Три штуки, и все – за изнасилование! Я трахал их, трахал! Как тебя сейчас!! Вот так хорошо?! Бурлящие звуки из чрева Самородовой и ее судорожные подергивания Перец однозначно воспринял как собственное умение разгадывать маленькие тайны стильных женщин. Он окончательно почувствовал себя дамским угодником тогда, когда подельница Парафина спросила:
