– Ты – этот? Транспортный?.. – выдавил он, соображая, как без ущерба выйти из ситуации.
Пащенко молчал и продолжал барабанить. Молчание – один из наиболее трудно опровергаемых аргументов.
– А как же… А кого вы прошлой ночью?..
– Гниду, – пояснил Антон Павлович, щелкая зажигалкой. – Транспортного прокурора. Того самого, которому ты просил за себя «контрольный» в затылок произвести.
На лице гостя задергались оба века. Он смотрел на человека напротив себя, на его погоны с двумя большими звездами и вспоминал табличку на двери. «Транспортный прокурор Пащенко В.А.». А прокурор хранил молчание и наблюдал своим прокурорским взглядом за каждым жестом посетителя.
– Я, собственно, что приходил-то? Бумаги подписать. – Проникнув в карман своей просторной куртки, мужик вынул два смятых листа бумаги. – Джипы уже застоялись. Продавать пора, а я все по инстанциям бегаю. Мне начальник склада сказал, что забирать можно. Можно?
– Конечно. – Вадим протянул к бумагам руку. – Это что?
– Лядов сказал, что без разрешения, подписанного прокурором, он джипы не выдаст. Вот, подписать нужно и печать…
Прокурор изобразил в углу каждого из документа по автографу.
– Печать в секретариате поставите. Послушайте, там с одним из ваших джипов…
– Да-а-а… Ничего страшного. Крыло зашпаклевать… Лох не заметит.
– Но джип…
– Да бросьте! – нервно рассмеялся мужик. – Джип… Не преувеличивайте…
– Там радио в отличном состоянии, – предупредил Пащенко.
– Да вы что?! Радио? Хорошо, что предупредили. Я подозревал, что Лядов лгал, говоря, что на авторазбор нечего представить. Нажиться, проказник, на мне хотел. А там, кроме домкрата, оказывается, еще и радио за сорок баксов в отличном техническом состоянии… Просто не знаю, что бы без вас делал.
– Если у вас есть претензии, вы напишите, – вздохнув, предложил Вадим. – Все будет возмещено. Я вам обещаю.
– Забыли. – Гость встал и направился к двери. Дойдя до нее, почесал лоб и остановился. – Чисто профессиональный интерес. Как происходило дорожно-транспортное происшествие?
Пащенко задумчиво покусал губу.
– Это в комплексе рассматривать нужно. Однозначно трудно ответить. Многое уже, наверное, не вспомнится.
– Я так и предполагал.
Дверь хлопнула, и бывший соратник по уничтожению «гнид»-прокуроров вышел, оставив прокурора и судью наедине друг с другом.
– Сто процентов – жаловаться сейчас пойдет. Или к представителю президента или в Москву, в Генпрокуратуру. – Остывший чай показался Вадиму отвратительным на вкус, и он поморщился. – До «кровавого воскресенья» осталось меньше суток. Кровавого, потому что в понедельник терять кровь будет уже бессмысленно. Лучше ее сдать за эти два дня, нежели потом напоить ей Лукина до отвала… Так что у нас по Колобку?
– Ничего. – Струге ложкой давил в стакане кристаллы сахара. Аллегория прокурора показалась ему ужасной.
– Ватутина – это же у тебя, в Центральном?
– В Центральном… – вздохнул Антон. Все стало казаться ему уже ненужным и бесполезным.
– Ты знаешь кого-нибудь из местной «уголовки»? – продолжал настаивать неугомонный прокурор.
– Разумеется. Начальник – Дима Бобылев. И что?
– А ничего. Звони.
Подчиняясь лишь своей упрямости, а не чувству меры, которое уже обязательно должно посетить любого нормального человека, Струге вынул из кармана электронную записную книжку и пощелкал кнопками. Потом снял трубку и набрал номер.
– Марков? Это Антон Павлович. Я тут никак номер Бобылева найти не могу. Как ему позвонить?
Нажав на рычаг, Струге снова нажал кнопки. Услышав знакомый голос, поздоровался и справился о делах. После окончания обязательной процедуры расшаркивания, свойственной людям, беспокоящим друг друга лишь по мере необходимости, Антон спросил:
– Дима, тебе знаком персонаж с омерзительным погонялом Колобок?
– Я знаком с несколькими омерзительными персонажами с этим именем. Какой именно вас интересует, Антон Павлович? Хотя бы год рождения знать…
– Улица Ватутина, – сказал Струге. – И это – все.
– Не так уж мало. – Голос Бобылева обещал некоторые перспективы. – Я сейчас по своей «форме восемь» посмотрю. Кажется, мои мужики этого Колобка уже вынимали из адреса…
Минута показалась Струге вечностью. Он чувствовал, что, продолжая поиск, поступает правильно, однако в благоприятный исход уже не верил. Слишком много времени прошло. Слишком много не только для того, чтобы уголовное дело сжечь, но и съесть. Двигался вперед Антон лишь затем, чтобы, найдя Перца, мог на квалификационной коллегии сказать не: «у меня украли из кабинета дело, и я не знаю, где оно сейчас», а «у меня украли дело, и найден человек, его похитивший».
– Да, Антон Палыч. Есть такой. Не уверен, что тот самый, который вас интересует, но некто Голобоков Владимир Семенович, семьдесят второго года рождения у нас значится.
«Сейчас обязательно спросит, почему я им интересуюсь», – подумал Струге.
– А проживает он где?
– Ватутина пять, квартира восемнадцать. По этому адресу он зарегистрирован, а проживает – Сакко и Ванцетти, пятьдесят два, квартира тридцать три.
– Сакко и Ванцетти? – Струге задумчиво взъерошил волосы на затылке. У него было чувство, что этот адрес он уже где-то слышал. – Ладно, спасибо, Дмитрий Викторович… Ну, а что в мире-то творится?
– Да… Ничего особенного. В соседнем, Тихвинском, районе сегодня перестрелка была. Шестеро потерпевших. Нас это особо не касается – не наш район. Что еще… Да ничего. Планетарий сгорел.
– Ну, об этом мне председатель уже доложил. Утверждает, что по горячим следам преступление будет быстро раскрыто.
– Какое там «раскрыто»! – усмехнулся всегда спокойный Бобылев. – «Глухарь», глуше некуда.
– Ладно, Дима, не буду больше мешать. Если что нужно будет уточнить, можно еще раз побеспокоить?
– Конечно, – согласился Бобылев. – Антон Павлович, а вы зачем, если не секрет, Голобоковым интересовались?
– А я разве Голобоковым интересовался? – Антон улыбнулся. – Я интересовался Колобком.
Дом пятьдесят второй по улице Сакко и Ванцетти был расположен неподалеку от рынка. Того самого, где полтора года назад Антон купил маленького Рольфа у алкоголички из частного сектора. Проезжая мимо рыночной ограды, Струге с грустью подумал о том, что сейчас все домашние дела, включая выгул и кормежку пса, лежат на хрупких плечах жены. В связи с исчезновением этого дела он на две недели совершенно выпал из того рая, именуемого некоторыми – адом, который на самом деле называется семейной жизнью.
– Что-то ты взгрустнул, приятель, – забеспокоился Пащенко, подгоняя машину Пермякова к торцу дома. – Или мне показалось?
