Получив сдачу и прижав локтем пластиковую бутылку, Антон выбрался на тротуар и направился в обратном направлении. Прямо перед ним маячила все та же «черная» спина. Парень шел впереди него в двух десятках метров. Из-за его плеч несся пар, напоминающий о том, что некоторые настолько ценят время, что считают возможным обедать на ходу.
Парень свернул на том же месте, из которого на проспект Ломоносова совсем недавно вышел сам Струге.
Подозрение Антона усилилось, когда молодой человек, едва миновав «восьмерку» Пермякова, в которой грелся Пащенко, стал на ходу доставать ключи. Сначала Антон подумал, что погорячился. Ему просто хотелось, чтобы парень достал ключи! Однако парень вынул платок и стал тщательно вытирать испачканные кетчупом пальцы. И что с того, что незнакомец движется к дому? Вполне возможно, он минует его, чтобы попасть в соседний. Или же вообще: пройдет мимо и окажется на соседей улице.
На мгновение судья успокоился. Однако, когда парень, засунув платок в карман, из другого все-таки вынул небольшую связку, Струге опять почувствовал биение сердца.
Эти невидимые глазу волны тревоги дошли, по всей видимости, и до Пащенко, потому что он также заинтересовался молодым человеком. Он медленно прижался виском к боковому стеклу «Жигулей» и с деланым равнодушием оценивал подиумные способности приближающегося к дому «кожаного» парня. Прокурор вышел из машины в тот момент, когда к ней подошел Антон. Ни слова не говоря, словно сговорившись, они действовали быстро и слаженно. Хот-доги было жаль при любом исходе, поэтому Пащенко дождался, пока судья уложит пакет с провизией на сиденье и только после этого пискнул сигнализацией. Слышать этот писк заинтересовавший их объект не мог – он уже давно был за углом дома.
– А теперь ноги в руки, рысью – марш, – тихо пробормотал прокурор. – Направляясь домой, покупать беляш и жрать его на ходу не станешь. Дома тебя всегда должен ждать горячий обед, если ты женат, и холодильник, если ты холост. Но когда ты весь в делах и дом для тебя – съемная квартира, замещающая роль перевалочной базы, тебя вообще ничего ждать не будет.
В этом отношении Пащенко можно было верить на слово. Его холостяцкий стаж – от совершеннолетия до сегодняшнего дня – составлял уже что-то около двадцати лет.
Когда они появились из-за угла дома, за парнем уже закрывалась дверь подъезда. Того самого, третьего…
– Не слишком ли много совпадений… – шептал Вадим, легкой рысцой приближаясь к заветной двери.
– Никаких совпадений, – усмехнулся Антон. – Ладно, замолчали…
Дверь входную с дверью квартиры разделяло каких-то пять метров. Заходили они внутрь жилища уже втроем. Резким толчком бросив парня на дверь ванной, Антон быстро провел по нему руками. Не бог весть какой шмон, но теперь хотя бы ясно, что обреза, как у Перца, у него нет. За спиной судьи Пащенко закрывал дверь и щелкал замками. Прошло уже пять или шесть секунд с того момента, как пришедший домой молодой человек получил удар в спину и влетел внутрь. Но он до сих пор не издал ни единого звука. Словно все трое работали по одному сценарию.
Только сейчас, положив ладонь на спину хозяина квартиры, Антон Павлович уловил мелкую дрожь, что била парня. Струге со страхом подумал о том, что произошла ошибка и этот, совершенно безвинный молодой парень – студент какого-нибудь политехнического вуза, чувствует себя жертвой в руках квартирных разбойников. Но ошибки быть не могло. Адрес Колобка назвала проститутка из кафе. Начальник Центральной «уголовки» Дима Бобылев подтвердил это, уточнив место возможного пребывания Голобокова.
Ожидая, пока Пащенко закончит тщательный досмотр парня, Струге продолжал проворачивать в голове неприятные варианты. А если этот Колобок – вовсе не связник Перца, а просто клиент, обидевший кафешную шлюху. Ерунда, что Пащенко представился другом Перченкова. У таких, как Вадим, на лбу крупными буквами написано – «МЕНТ»! Если приглядеться получше, то вывеску можно поменять. Но не на ту, при виде которой расслаблялись бы проститутки и воры. Шлюшка могла слукавить и направить судью и прокурора по ложному следу. А сейчас, должно быть, давится от смеха, представляя, как двое солидных мужиков, даже отдаленно не напоминающих оперов, трясут бедного Вовчика Голобокова…
Но даже если девка права, кто сказал, что этот, у которого ходуном ходят руки, Колобок? Это мог быть любой другой. Документов при этом типе нет. Времени сориентироваться у него было предостаточно, поэтому он вполне может назвать себя Федей Крымским или Гошей Камчатским.
– Антон… – каким-то нехорошим голосом позвал Струге Пащенко. – А ты знаешь, почему у нашего мальчика ручки трясутся? У нас абстинентный синдром.
Втолкнув тело в комнату, они вошли следом. Только сейчас Антон как следует разглядел задержанного. Парень был слегка бледен. Глаза – непослушные, руки – шаловливые. Типичный образчик российского наркомана в фазе жутчайшего «депресняка».
– У нас «ломка», – еще раз констатировал, словно наслаждаясь этими определениями, Вадим. – Наркоты в карманах я не нашел, однако наркоман вернулся в квартиру, где у него нет телефона. О чем это говорит?
– Это говорит о том, что наркотики у нас хранятся дома, – пояснил Струге и толкнул парня в сторону дивана. – Ты сядь, успокойся. Я правильный вывод сделал? Дома наркотики? До-о-ома. Потому что ни один наркоман не вернется в дом, в котором нет ни гранулы «дури». Конкретный швах начнется минут через сорок, не больше. И Вовчик это знает. Зачем же он шел домой, а?
Дотянувшись до кармана, парень вынул из пачки сигареты и стал крутить их, разминая табак. Человек, курящий «Честерфилд», никогда так не сделает, потому что в этом нет резонной необходимости. Так разминают и набивают «косячок». Сработала привычка. Мозг кричит: «Не колись! У мусоров никакой доказухи!» А руки… Эти непослушные шаловливые руки мечутся и делают то, что делать нельзя ни при каких обстоятельствах. Всему виной – нарушенная контактная связь между сознанием и поступками. Ее уничтожил героин. От марихуаны руки не трясутся и голова такой пустой не бывает…
– Представься, наркуша, – посоветовал Пащенко, зависнув в позе американского копа над сидящим наркоманом.
– Голобоков Владимир Семенович, – хрипло и сдавленно заговорил тот. – Семьдесят второго года рождения. Статья «двести двадцать восемь», часть третья УК РФ…
Струге стало совершенно ясно, что депрессия вошла в заключительную стадию. Даже не справившись о причинах нападения и лицах, его исполнивших, молодой человек тут же забубнил «камерный» рапорт, который зэк в тюрьме должен проговаривать мгновенно, едва к нему обратится кто-то из администрации. Колобок – теперь уже не было сомнений в том, что это он, – был «далеко». За ширмой, разделяющей полный туман и способность адекватно реагировать на происходящие события и делать выводы. С ним началось самое страшное из того, что может произойти с закоренелым наркоманом. По всему его телу разлилась боль, заглушая которую, молодой человек сначала теребил пальцы, потом стал похрустывать запястьями. Когда же через десять минут разговора ему стало совсем невмоготу, он повалился боком на диван и, уже не стесняясь незваных гостей, стал наматывать на себя одеяло и простынь.
