Чем дольше Кряжин будет рассказывать ни о чем и чем меньше узнает о последних днях пребывания Разбоева на воле, тем быстрее напишет свое обвинительное заключение и тем скорее выйдет мой репортаж.
– ...Может показаться, – между тем продолжал следователь, – что мой отход от темы Богатырского Моста – это последствия моего словоблудия, заставляющего уходить от канвы повествования. Однако вы ошибаетесь, друзья мои. То, чем я сейчас возмущался в практике составления и редактирования сканвордов и иных задачек, ориентированных не только на имеющиеся знания, но и на запоминание, то бишь на обучение и привыкание, наиболее ярко проявилось тем летним вечером, с упоминания о котором я начал свое повествование.
Я сидел, как уже говорил, за столом и мучился над неразрешимой загадкой. По вертикали сканворда, занимающего последнюю страницу газеты «Главная Новость», в которой вы, Степан Максимович, так рьяно и безадресно критикуете правоохранительные органы, оставалось последнее слово, разгадкой которого я заполнял бы все клетки.
Скажу вам, задача была не из легких. Я знал наверняка, что именно «реминисценция» является «смутным воспоминанием», и ничто другое, однако автор сканворда, как сейчас помню – Носков Пэ Пэ, на сей счет имел собственное мнение. Похоже, что оно было основано на его долгой практике. Выглядело слово следующим образом. – Кряжин произносил имеющиеся буквы, на месте неразгаданных делал паузу: – «П...хм...лье».
– Самое удивительное то, что благодаря этой отгадке, то есть написанием слова «реминисценция» по методу господина Носкова, совпадал сканворд в целом. Вот так из-за одного, безграмотно употребленного выражения или совершенного поступка окружающим становится ясна общая картина. Хотя мало кто задумывается о том, что эта картина нереальна, а порою просто полярна по своему значению истине. Проворачиваясь в сознании многих людей, правда трансформируется до неузнаваемости, и виной тому я считаю совершенно безграмотное отношение к языку и значению слов.
Когда я, так и не решившись вписать предложенный автором вариант отгадки, смял газету и выбросил в урну, на столе моем зазвенел телефон. Мне в служебный кабинет звонил начальник Следственного управления Смагин. Предположив, что в данный момент в здании на Большой Дмитровке из следователей могу находиться лишь я, он рискнул и выиграл.
– Иван Дмитриевич, – сказал он мне. – В дежурную часть одного из райотделов милиции Восточного округа поступило сообщение. Дежурный по райотделу переадресовал это сообщение в ГУВД Москвы. Тот перенаправил информацию в прокуратуру Восточного округа, а те сообщили нам. И теперь я нашел тебя, чтобы сообщить следующее: в своей квартире номер семь дома двенадцать по улице Богатырский Мост убит какой-то государственный деятель. Я сейчас пытаюсь установить, кто именно, и после свяжусь с родственниками, а тебе придется выехать на место и сделать это прямо сейчас.
Убийство государственного деятеля – не кража головки сыра в универмаге. Немного занервничав, я «зарядил» папку необходимыми бланками протоколов, документами и уже через пять минут сидел в служебной машине, мчащей меня к месту страшного преступления.
На подъезде к названному Смагиным адресу мне вдруг пришло в голову: а что делал государственный деятель на улице под названием Богатырский Мост в одиннадцать часов вечера? У меня тогда совершенно вылетело из головы, что Смагин, передавая мне информацию, сделал ударение на «своей квартире» – я это вспомнил только тогда, когда увидел указанный начальником Следственного управления двенадцатый дом. Если вы, Степан Максимович, или вы, Игорь, видели этот дом, то вас уже никогда не покинет уверенность в том, что жить в нем может кто угодно, но только не государственный деятель.
Серое пятиэтажное здание с облупившимися стенами. Я взошел на лестницу его первого подъезда, как на Голгофу. На втором этаже, где произошло убийство, звучала музыка, и гремела она именно из той квартиры, где должен был валяться в луже крови труп важного для страны человека. Отпевать его было рано, да и сам характер музыки явно не соответствовал происходящим событиям. Я мало сведущ в современных стилях, но мне кажется, это был «джаз-рэп» старой школы в исполнении «Ганг Старр». Под такую музыку обычно не закапывают с плачем, а с хохотом откапывают.
Все это стало вызывать у меня недоумение. Во-первых, водитель мог напутать, а сам я не уточнил вывеску на доме – мы могли просто не туда приехать. Во-вторых, меня опять стали терзать сомнения относительно выбора деятелем места жительства. Между тем я прекрасно понимал, что водитель Дмитрич, водящий транспорт Генпрокуратуры по Москве вот уже двадцать лет, ошибиться не мог, а что касается второго, то не мое это дело – выбирать место жительства для данной категории лиц.
А потому я поднялся и нажал на кнопку звонка. Потом еще раз и еще раз. Я не нервничал и относительно отсутствия реакции за дверью делать выводы не спешил. Если бы у меня дома так звучал Вагнер, то я бы тоже вряд ли узнал о приходе гостей. Однако моя настойчивость принесла плоды, дверь через минуту открылась, меня оглушил старый добрый рэп, и я увидел молодого человека в спортивном костюме.
«Здравствуйте», – приветствовал его я. «Здравствуйте», – ответил мне он. «К вам можно зайти?» – «Ну, заходи», – услышал я в ответ, после чего шагнул в преисподнюю. Музыка затихла, и парень снова вышел из комнаты.
«А где государственный чиновник?» – поинтересовался я, уже боясь выглядеть глупо. «Не знаю», – честно ответил молодой человек, и тогда я представился. На лице рэппера появилась маска озлобления, и он выдавил: «Что, старая перхоть уже и до Генеральной прокуратуры добралась?»
Начиная догадываться, в чем дело, я спустился вниз и постучал в квартиру, расположенную под квартирой меломана. На этот раз мне открыли сразу и сразу же встретили обрадованными криками. Издавала их старушка лет семидесяти, которая осыпала меня словами благодарности за то, что не прошло и получаса, как милиция отреагировала на ее звонок.
Через десять минут, окончательно раздосадованный пониманием случившегося, я задал старушке вопрос, который не мог не задать: «Что вы сказали по телефону милиционеру?» И она, бывшая учительница русского языка, напрягла память и дословно воспроизвела:
– Заселили монстров, деньгами легко промышляющих! Людям отдыхать не дают! Разберитесь.
Набрав в квартире номер телефона дежурного по райотделу, с которого началась эта заваруха, я тот же вопрос задал ему и услышал:
– Старуха сказала, что застрелили министра легкой промышленности.
– Вы вправе спросить меня, – сказал Кряжин, посмотрев на меня, наверное, потому, что капитан об этой истории был наслышан и не поддакивал по ходу рассказа лишь из чувства такта, – зачем я вспомнил этот случай. И я вам отвечу.
Причиной заблуждения следствия в упомянутом мною случае, как и в случаях, нас интересующих, явилась непреднамеренная подмена аргумента.
В теле первой убитой девушки была обнаружена сперма, относящаяся к человеку с первой группой крови. В теле остальных пяти жертв спермы обнаружено не было, однако девственницами на тот момент они не являлись, нижнее белье с них было сорвано, и их позы на момент обнаружения свидетельствовали о том, что над ними было совершено сексуальное насилие. Из этого следователь Генпрокуратуры Вагайцев сделал вывод о том, что перед причинением своим жертвам смерти убийца их насиловал, при этом в последних пяти случаях он использовал презервативы. У Разбоева, как определила комиссия экспертов бюро Главной судебно-медицинской экспертизы, точно такая же группа крови – первая «О» – и с положительным резус-фактором, что придает версии Вагайцева правдоподобие, однако не придает ей характер категоричности даже при наличии признательных показаний подозреваемого Разбоева.
