«Только не это... Только не он...» – бормотал про себя Кряжин, шевеля серыми губами.
И чуть не выдохнул с облегчением, когда увидел Сидельникова. Кровь, пролитая на землю, уже не кровь, а грязь. И тот сидел на самодельном табурете внутри домика и держал грязными пальцами сигарету. Перед ним, на импровизированном полу из разносортных досок, сжавшись и подняв плечи, вращал испуганными глазами Шустин. Лицо его было забросано красным крапом, в жидких растрепанных волосах застряли чужие мозги, и при этом он часто моргал.
Между сыщиком и репортером, чье физическое состояние для советника пока оставалось неустановленным, лежал труп. В том, что это был именно труп, а не бессознательный человек, сомневаться не приходилось. Его черепная коробка была разбита. Безжизненными пальцами мертвец сжимал рукоятку огромного тесака – Кряжин видел такие на рынке в руках рубщиков мяса, ступня его была неестественно вывернута в сторону...
За картиной на переднем плане советник едва не упустил еще одного участника этого жуткого интерьера. Гейс, распластав в стороны руки и оскалив зубы, лежал на спине, и из груди его торчал нож. Или заточка – в полумраке помещения разглядеть было невозможно. Тем более что лезвие было вбито в тело по самую рукоятку.
Домик имел площадь около шести квадратных метров, и каждый ее сантиметр был залит кровью. Пахло сырым мясом, пороховой гарью и сигаретным дымом – ароматом только что закончившегося боя. Два трупа, двое живых, поставленный на попа лежак, свернутая в сторону печка – это все непостижимым образом умещалось на шести метрах чьей-то жилой площади.
– И Федул ушел – я правильно понял? – глухо поинтересовался Сидельников, вминая окурок в стенку «буржуйки». Сплюнул на пол и поднял на следователя красные глаза. – Я врачей уже вызвал, так что...
– И правильно сделал, что прокуратуру извещать не стал, – вмешался, понимая смятение опера, Кряжин. Вынув из кармана телефон, он быстро набрал номер. – Это мое дело. Так ты о Федуле спрашивал? Да, он ушел.
И Шустину стало не по себе от этого ледяного спокойствия.
Есть не хотелось, но все время пробавляться «сникерсами» и коробочным соком нельзя. Кряжин уже познал все прелести язвы двенадцатиперстной кишки, честно заработанной на службе во Владимире, и тогда съел столько таблеток, что едва не угробил печень. После излечения печени был посажен врачами на диету и в течение долгих трех месяцев питался вареной рыбой, рисовой кашей на воде и жидким чаем. С тех пор к процессу принятия пищи он относился весьма внимательно и время обеденного перерыва не по целевому назначению не использовал.
Их радушно приняла столовая на Измайловском проспекте и предложила рассольник, шницели и лапшу на гарнир. У самой кассы репортер поставил следователя перед фактом: у него закончились деньги. Начинать расследование по факту растраты личных сбережений репортером следователь не стал. Просто заплатил за его обед.
Кряжин ел медленно, тщательно пережевывая каждый кусочек, Сидельников по привычке смял все в один присест и теперь с презрением наблюдал, как Шустин терзает котлету вилкой и ножом. Сдерживать себя сыщику приходилось изо всех сил, и если бы не осознание факта того, что репортер не ведал, что творил, то в той избушке площадью шесть квадратных метров трупов было бы не два, а три.
В кармане куртки опера запиликал телефон, тот вынул его и с трудом оторвал от журналиста взгляд.
– Да... я... Что? Понял, спасибо.
Сложил трубку, спрятал в карман и снова уставился на Шустина.
– Что там? – тихо поинтересовался советник. Тема только что состоявшегося разговора, если его можно было так назвать, Кряжину была ясна, неизвестен был лишь ответ. – Говори, говори. Здесь все свои.
– Мои звонили, – сказал Сидельников, подразумевая под «своими», вероятно, коллег из МУРа. – В том подъезде дома на Асеева действительно проживают Зимятины, о которых шла речь на пленке диктофона. Это как раз та квартира, куда долбился этот мудак.
– Попг’осил бы!.. – стреляя изо рта лапшой, прошипел Шустин.
Кряжин остановил капитана, указывая ему вилкой на его опустевший стул. Сейчас, когда обстановка располагала, он хотел выслушать историю о событиях, произошедших за тот короткий промежуток времени, что он преследовал Федула. Сознательно пресекая все разговоры на месте, он выждал, дал возможность всем успокоиться и изложить события в точном соответствии с видением каждого. Один из способов из арсенала грамотного следователя познать истину, выслушав всех и отсеяв из информации шелуху этих самых субъективных видений. Кто-то говорил, что истина познается в сравнении. И точное время этих сравнений Кряжин определил не там, в сарае, пропахшем потом, кровью и пороховой гарью, а именно сейчас, в пахнущем пищей помещении, где жизнь текла в точном соответствии жанру. Люди сюда приходят помолчать и поесть.
– Шустин, доставайте свой блокнот с тезисами будущего репортажа, в котором после бойни вы уже успели что-то записать – я заметил, и начинайте излагать, не ориентируясь на форму допроса. Это не допрос, это именно – рассказ.
Отодвинув в сторону опустошенную тарелку, репортер посмотрел на выцветший плакат времен развитого социализма, где большими буквами было написано: «Поел – убери за собой посуду», и вытянул из кармана свою записную книжку. Перелистнув несколько страниц, сориентировавшись в последовательности событий, он снова блокнот убрал и на этот раз вынул сигареты. О сигаретах на стенах заведения ничего сказано не было.
– Меня понес людской поток...
– Хорошо начал, – пыхнул ядом Сидельников. – Его людской поток понес. А за минуту до того, как этот поток его понес, он заявил, что более отвратительных животных, сколько ни живет, не видел!
Кряжин устало звякнул вилкой о тарелку, взывая к корректности.
– И вынес он меня к последним домам, – продолжил, кивком поблагодарив советника, Шустин. – Возможно, люди остановились бы, возможно, они вообще бы не сошли с ума и не впали в панику, если бы не услышали сообщения капитана о том, что они топчут чьи-то кишки и кому-то из них уже отняли конечности...
– Я все понял, – Кряжин бросил вилку на стол и стал рыться в своей бездонной папке. – То, что я затеял, реализовать невозможно. Вы слишком ненавидите друг друга, чтобы мне удалось получить достоверную информацию. А потому сейчас возьмете по листу бумаги, по два, три – сколько вам потребуется, и изложите мне в подробном письменном виде то, что не смогли рассказать нормальным человеческим языком.
Шустин, сграбастав кипу листов, удалился за столик справа от Кряжина, Сидельников – за столик слева, прихватив с собой всего один листок. Кряжин принялся за компот.
Через десять минут из-за стойки раздался зычный голос тетки. Вытерев о передник мощные руки, она шморгнула носом и закричала на весь зал:
– А кто это тут столовую за библиотеку принял?
– Мадам, – склонил голову набок советник, – в библиотеках читают, а не пишут.
