На том конце провода раздался какой-то возмущенный рокот, потом слова Верховцева, обращенные не ко мне: «Ну, ладно, ладно, я не всех вас имею в виду!».
– Обижаются, – пояснил он уже в трубку. – Экс-перты. Все, я беру все заключения по трем убийствам и еду на базу.
Я попросил его подождать и отправил за ним Вьюна. Я уже никому не верил и всего боялся. Хватит потерь…
Как в минуты задержаний, когда отключаешься от всего, я почувствовал, как заколотилось сердце и в кровь хлынул адреналин.
Вот они, те самые, долгожданные, «вновь открывшиеся обстоятельства»…
– ЕСТЬ!!! – взревел я и изо всех сил врезал кулаком по столу.
Ванька, разливающий в стаканы у окна дымящийся чай, вздрогнул, и кипяток расплескался на подоконник. Он стоял и молча смотрел, как на пол падают песочные часы и пустой канцелярский набор…
Есть! Я знал, что появится ниточка, за которую можно будет дернуть и размотать весь клубок. Но я не думал, что удача улыбнется на самом главном!
Передо мной лежали три заключения. Четвертое, подложное, хранил в своем тощем, как ученическая тетрадь, уголовном деле, Вязьмин. Именно из-за этого заключения никто не мог хотя бы мысленно соединить в единое производство уголовные дела по фактам смерти Тена и Бурлака-старшего! Пуля в голове Банникова уже не имела для убийцы никакого значения. Он торопился, и не было смысла соблюдать меры предосторожности.
– Все указывает на то, что парня кончили в одном месте, а тело сбросили в другом. Между предположительным моментом смерти и временем обнаружения трупа прошло три часа. Если учесть, что нашли тело в два часа дня, то пристрелили Банникова в одиннадцать.
Смело. Везти труп в машине по городу средь бела дня? Знать при этом, что тебя в любой момент могут остановить для проверки? На это пойдет убийца только в одном случае. Если на его машине установлен проблесковый маячок, а на борту написаны пять букв: «ГИБДД».
– Кто экспертизу проводил? – спросил я.
– Кокорин, – усмехнулся Верховцев.
Старина Кокорин… Сколько кляуз на тебя ни писали, сколько тебя ни пытались поломать и сожрать, ничего не вышло… Ты по-прежнему такой же принципиальный, до рези в глазах честный и не умеешь врать. Наверное, именно поэтому, являясь самым опытным криминалистом, ты до сих пор не стал руководителем.
Спрашивать, кто оказался предателем и выполнил заказ на подложное заключение по пистолету Шарагина, я не стал. Не мое это дело.
– Ну что, братки? – Я растер, как на морозе, ладонями лицо. – Не пора ли узнать, кто убил Тена, Ваниного отца и порезал Алексея?
Сборы были недолги. Пистолет и тридцать два патрона к нему составляли все мое вооружение. Верховцев же выглядел, как терминатор. Помимо табельного «ПМ» и полного кармана боеприпасов, он вынул из сейфа свое, помповое ружье. Двенадцатый калибр, без приклада.
Ваня и Вьюн остались с голыми руками. Еще не хватало давать им в них оружие! У нас не банда, простите, а милицейская операция. Последний этап моего «долбанутого» плана.
Мы поехали на тридцать четвертый километр Сибирского шоссе в одной машине. На «Лексусе» Ивана. За рулем сидел, понятно, Вьюн, рядом – сын банкира. Нам с Верховцевым было удобнее сзади. Темнота опустилась на город незаметно для меня. Остаток дня я провел в кабинете, с включенным светом, поэтому не заметил, что наступил вечер. За окнами промелькнули неоновые рекламные щиты. При выезде из города, когда без фонарей и витрин стало совсем темно, я вспомнил о Насте. Ее глаза, полные мольбы, стояли передо мной. Как просто расстаться, и как трудно потом встретиться вновь…
«Если я тебя не увижу снова, я умру»…
Мы увидимся, милая, обязательно увидимся. Мы встретимся, чтобы уже никогда не расставаться. И я тебя вновь увижу, если… Если я не умру.
Молчание в салоне длилось уже довольно долго. Оно было прервано лишь однажды, когда мы проезжали через пост ГИБДД № 5 «Маяк». Вьюн пробурчал:
– Вьюга карты путает. Смотрите, дорогу совсем занесло… Вечно здесь проблемы. Не могут лесополосу посадить… Какой уже год обещают, а дорога все перекрывается и перекрывается…
Больше обсуждать было совершенно нечего, так как никто понятия не имел, как будут развиваться события. Единственное, на чем сразу была поставлена точка, – это то, что Вьюн и Бурлак при любом стечении обстоятельств должны оставаться в машине и не высовывать из нее носы. Если бы через час мы не вернулись, им следовало мчаться в отдел и доложить об этом Обрезанову. Сначала я хотел сказать – «Торопову», но что-то заставило меня назвать фамилию Макса.
– Все ясно, дети войны? – рассмеялся я.
Они молча кивнули.
За «Лексус» я не боялся. Он стоял в лощине, в двухстах метрах от особняка Юнга. Камеры его отследить не могли, с дороги машину тоже не было видно. Я беспокоился за другое. Моя память работала как компьютер. Слева от входа – камера, отслеживающая сектор у входа в ворота. Вторая камера обращена в обратную сторону, к стене справа. За задней частью дома видеонаблюдения не велось. Корейская служба охраны посчитала ненужным следить за голыми полями, которые там простирались. Ее интересовала лишь дорога да въезд на территорию. Это, конечно, добрый для нас знак. Но как залезть на стену, высота которой около двух с половиной метров?
– Че, в армии не служил, что ли? – невозмутимо пробурчал Верховцев, проламывая подошвами наст. – Полоса препятствий.
Служил, служил. Но на полосе препятствий щит – не два с половиной метра. И разбегаются к нему по земле, а не по сугробу.
Обход строения занял около двадцати минут, что и было предусмотрено. Итак, стена.
Более мощный Дима наклонился, а я встал ему на плечи. Нет таких стен, через которую русский мент бы не перелез. Выпрямившись, я понял, что в таком положении я смогу очень удобно прострелять каждый сантиметр двора. Где охрана? Где собаки? Съели, наверное, всех собак.
Перемахнув ногу, я протянул Диме левую руку. Оказывается, это не так уж трудно – без шума залезть на стену. Но если с той стороны был мягкий снег, то с внутренней – твердый асфальт. Прислуга следила за домом тщательно. На это я обратил внимание еще тогда, в свой первый вынужденный визит.
Десяток быстрых шагов – и мы у другой стены. Теперь уже – у стены дома.
– Как думаешь, нас уже просчитали? – На лбу опера блестели бисеринки пота.
– Не знаю, – честно признался я. – Во всяком случае, камер не видно.
– Я и корейцев не вижу, – нехотя возразил мне Дима. – Однако они здесь.
Жестокая штука эта логика – наука о законах и формах мышления. Мы стояли за углом дома, в двух шагах от крыльца, но она не помогала нам проникнуть внутрь.
– Ты по-корейски умеешь говорить? – Самый глупый из вопросов моего коллеги.
– Я – нет, а вот тот, кажется, умеет, – я дернул Верховцева за рукав, и он вместе со мной скрылся за углом.
