Заметив перед входом в здание вокзала небольшое скопление людей, Балу уверенным шагом направился в эпицентр людских страстей. На земле, над картонным щитом, восседал на корточках «игровой» и вертел стаканы. Рядом стояли два отморозка с пустым взглядом и изо всех сил играли роль лохов, участвующих в игре. Чуть поодаль, вертя головами, словно скопы над гнездом, полным птенцов, стояли «смотровые». Это те, что должны заверещать в тот момент, когда неподалеку от «лохотронского» Поля чудес засветится гражданин, у которого на лбу нарисованы слова – «ГУВД», «опер». В течение пяти секунд после подачи сигнала об опасности стайка «кидал» рассасывается в пространстве и времени. Процесс будет продолжаться до самого вечера либо до первого удачно сорванного куша. Жертвами этих шустрых компашек обычно становятся командированные, северяне и просто лохи. После рабочего дня «игровой» отчитывается перед бригадиром, а последний, следуя принципам иерархической лестницы, относит часть дохода братве, курирующей данный вид бизнеса. У Шебанина в городе было около тридцати подобных бригад, но никого из них он даже не видел в лицо. Соответственно, не видели ни Балу, ни Тушкан. Единственное, что было известно со стопроцентной гарантией, это территориальная принадлежность игроков. На автовокзале имели право шустрить лишь «рабочие» Локомотива.
– Кручу, верчу, выиграть хочу! – зазывал «низовой».
– Сотку на правый! – объявлял «игровой» и зажимал в руке купюру.
– Ты уверен? – осведомлялся «низовой». – Добавляю двести, чтобы не открывать?
– Идет! – И в руке «лохотронщика», который всем казался обычным парнем из толпы, появлялась еще одна купюра.
– Выиграл, повезло! – вздыхал «низовой» и отдавал «игровому» двести рублей их общих денег.
За процессом, развесив губы и уши, следили около десятка человек. После внезапного выигрыша парня желающих поиграть заметно прибавилось. Лохи, они на то и лохи, чтобы оставаться без штанов.
– Дай-ка сыграю, – попросил Балу и растолкал толпу.
Вынув из кармана «лопатник» толщиной с руку, он послюнявил палец и выудил тысячную банкноту.
– Мельче нет, блин. По штуке сыграем?
«Низовой» шмыгнул носом и скользнул взглядом по «игровым». Верзила дорого одет, на лбу – огромный шрам, руки – как ковши экскаватора. И денег немерено. Точно, лесовик. Короче, чувак приехал спускать наличность и занялся этим уже на вокзале. Кажется, сегодня счастливый день...
– Закручу, заверчу, десять тысяч получу! – завертел стаканами воодушевленный мошенник. – Проиграю – все продам, но должок ему отдам!
– Да ты просто Маяковский, – заметил Балу.
В это время к «Ягуару», поигрывая ключами от «Жигулей», вразвалку приблизились двое таксистов. Доход и без того на нуле, клиент пошел разборчивый, садится исключительно к частнику, да тут еще какой-то фраер на «шестисотом» на стоянку въехал. Совесть есть или нет? Скорее всего, совести у него нет, потому что у водителей городских шишек на уме не исполнение должностных обязанностей, а «срезка» «левого» рубля в то время, пока босс на заседаниях и совещаниях.
Наклонившись, один из таксистов постучал по черному, как сама ночь, стеклу. Стекло послушно зашипело и опустилось ровно настолько, чтобы нахальный водила, сидящий за рулем, мог видеть незваного гостя. На двух таксистов, как из прорези танка, смотрела пара спокойных голубых глаз. Из этой прорези вырвалась струя дыма прямо в глаза таксисту.
– Ты слышь, «браток», – он развел пальцы, и на них беспомощно повисли ключи от машины, – здеся люди работают. Ты че сюда пристроился как свой? Хочешь стоять – плати малую толику. Каждые десять минут простоя – триста целковых.
Мужик в «Ягуаре» повертел головой и в нескольких метрах от себя увидел машины, водители которых к нему подошли. На дверях этих «Жигулей»-»пятерок» ярко горел логотип – «Локомотив, мчащийся из тоннеля». Складывалась парадоксальная ситуация. Водители таксопарка наезжали на человека, который был не столько учредителем этого таксопарка, сколько «крышей».
Глаза за стеклом похлопали ресницами, но наглый частник, пытающийся отобрать хлеб у основных извозчиков, молчал как рыба.
– Я с кем разговариваю?! – разозлился таксист.
– А с кем ты разговариваешь? – раздался из «Ягуара» спокойный голос.
– Я с тобой разговариваю!!
– И че?
– А ниче!!
– Ну и все. – Стекло зашипело, и глаза исчезли.
Таксист разъяренно обернулся к своему коллеге и снова ударил по стеклу. Теперь уже по-настоящему, по-шоферски.
Стекло опять опустилось, оттуда снова вылетела струйка дыма, вслед за которой до слуха короля ночных дорог донесся не вполне уместный, на его взгляд, в данной ситуации, вопрос:
– Ты что, родной, не узнаешь меня без грима?
Последняя капля терпения таксиста была смыта стремительно набежавшей волной необузданной ярости. Призывая попутный гнев товарища, он возопил:
– Ты понял, брат?! Эти частники-суки вообще обнаглели!!
После чего, рванув на себя ручку, он резко распахнул дверь «Ягуара»...
– Правый, – даже не глядя на картонный щит, заявил Балу.
«Низовой» резко поднял руку, и под стаканом появилась пустота.
– Прокрутил, не угадал, и на штуку ты попал!
Толпа разочарованно выдохнула, наблюдая, с какими чувствами богато одетый молодой человек будет расставаться с тысячной купюрой. Но, как выяснилось буквально через две секунды, поэзия и деньги – вещи несовместимые. Удел поэтов – страдать и пропускать через себя трагизм обстоятельств. Чувства – вот чем живут поэты. И очень часто бывает так, что этим чувством бывает чувство боли.
Схватив руку пацана за запястье, Балу сжал ее так, что у «низового» захрустели кости. Из поднятого в воздух стакана выскользнул, зажатый в нем натренированной рукой, поролоновый шарик и веселым чертиком заскакал под ноги любопытствующей толпе. На этот раз выдох разочарования сменился вдохом возмущения. Толпа загудела, как улей, и один из недавно «опущенных» на пятьдесят рублей командированных даже лягнул поэта ногой.
Охрана «точки» мгновенно приступила к выполнению своих функциональных обязанностей. Какой-то лох зацепил «низового», а что может быть в бригаде «катал» более святое, чем шустряк с ловкими пальцами? Святое нужно спасать. Однако добраться до места склоки им так и не удалось. Какой-то верзила в костюме от Версаче коротко взмахнул руками, и «бодигарды» «низового», теряя дыхание и способность сопротивляться, повалились на заплеванный вокзальный асфальт.
– Если ты затеешь бучу, я те чучу заманздрючу, – проявляя недюжинные способности к стихосложению, экспромтом выдал Балу в сторону корчащегося от боли «каталы». – Пойдем-ка со мной, хороняка.
Подняв одним движением беспомощного соперника по игре, Балу поволок его за угол вокзала. Следом двигался Тушкан и в каждой руке тащил по охраннику «точки». Очевидно, он что-то шепнул и остальным участникам лотереи, так как вслед за ним, даже не пытаясь скрыть появившуюся на лицах мертвенную белизну, смиренно шествовали те, на кого не хватило рук двоих амбалов.
