Вербин послушно кивнул головой.
– Помнишь, я тебе рассказывал… – Макаров замялся, почувствовав, что начинает волноваться. – Там, в городке… В восемьдесят четвертом? Девочка…
Вербин молчал.
– У нее… В общем… У нее тоже было изуродовано все лицо. И я думаю… Я уверен, что это было первое убийство.
Сергей медленно подошел к столику и положил перед Макаровым фотографию.
Саша перевел на нее взгляд и почувствовал, как леденеет его спина.
С фотографии на него смотрело лицо человека, уходящего по тропинке мимо дома.
Человек обернулся и посмотрел на Макарова…
Человек чего-то боялся…
– Переверни… – тихо попросил Вербин.
На обратной стороне карточки остро заточенным карандашом было написано: «Т. Киреев, 17.04.86 г.».
– Он жив, – так же негромко произнес Сергей и пошел встречать прибывшую на место происшествия оперативную группу РУВД и следователя Бородулину.
– Кого же тогда расстреляли в январе восемьдесят пятого? – совсем уже тихо спросил Вербин, наклоняясь над Макаровым.
В квартиру входила опергруппа районного отдела.
* * *
– Ты был там? – спросил отец.
Мальчик молчал, не веря в происходящее.
– Ты был у нее дома в эту ночь?
Мальчик не отвечал.
– Позвольте, я сам поговорю с вашим сыном? – попросил мужчина в сером костюме.
Отец отрешенно отшатнулся в сторону и сел на стул около окна. Его нижняя челюсть вздрагивала, как при рыданиях, но отец не плакал. Он смотрел в окно, выходящее на площадку перед домом. Еще два часа назад мальчик разминался на ней. Перед тем как спуститься в спортзал.
– Скажи, Саша… Тебя ведь Сашей зовут?
Мальчик кивнул головой, и после этого мужчина в костюме придвинул свой стул ближе к стоящему подростку.
– Саша, нам очень важно знать – во сколько ты сегодня ушел из дома той девочки. То, что ты там был, нам известно. Ты забыл там вот это. – Мужчина протянул мальчику кепку с длинным козырьком. – Это ведь твоя кепка, Саша?
Мальчик боялся. Мужчина пугал его своим спокойствием. Кажется, он знал про мальчика все.
– Да, это моя кепка.
– Вот и хорошо. Саша, когда родители девочки вчера вечером уезжали, а это было в девять часов, ни тебя, ни кепки они не видели. Значит, ты пришел позже. Правильно? Во сколько ты пришел в дом девочки?
– Я не помню.
«Почему отец так переживает? Ведь это я ее любил, а не он? – подумал мальчик. – Это я должен переживать», – убеждал он себя, и ему хотелось умереть прямо сейчас.
– Я не помню… – едва слышно выдавил мальчик, чувствуя, как на глаза навертываются сменившие шок слезы, а к горлу подкатывает ком, из-за которого трудно дышать.
Господи, неужели он должен это помнить?!
– Саша, – мужчина в сером костюме не собирался заканчивать разговор, – девочка умерла. Ей помогли умереть. Ты был там этой ночью. Что мы должны подумать в связи с этим?
– Достаточно! – прервал его отец. – Вы сами понимаете, что ребенок не смог бы этого сделать! Или очень хочется быстро найти первого попавшегося, вместо того чтобы разыскать убийцу?
– Мы задаем вопросы, которые должны задать в обязательном порядке. Мальчик там был. Но его никто ни в чем не обвиняет. Нам нужна его членораздельная речь. А если он будет продолжать молчать, то мы будем продолжать задавать вопросы. И чем дольше это будет продолжаться, тем вопросы будут менее приятны.
– Сын… – Отец повернул к мальчику серое лицо. – Расскажи им правду, какой бы она ни была. Я ведь учил тебя ничего не бояться. Не бойся и правду говорить. Иначе будешь мучиться потом всю жизнь.
Мальчик посмотрел в глаза мужчине.
– Я был там этой ночью.
– Так, – оживился тот. – Очень хорошо, Саша. Чем вы там занимались?
Мальчик молчал.
– Говори! – неожиданно громко скомандовал отец.
– Мы там… – Мальчик не знал, как это сказать. Отец велел говорить правду, а правда была в том, что они с девочкой целовались всю ночь, позабыв о сне и обо всем, что их окружало. Он не знал, как это сказать…
– Ну, ну… – подбодрил его мужчина.
– Мы целовались…
– Ага… – Мужчина повернулся к отцу. – Мы будем вынуждены взять для проведения экспертизы кровь вашего сына. И во сколько ты ушел от нее?
Последний вопрос был задан мальчику.
– Около пяти утра.
– Откуда ты знаешь, что было около пяти утра?
– Наши родители приезжали из города на электричке в шесть семнадцать. Когда я кончил заниматься в зале, я поднялся наверх, и в этот момент по радио стали передавать гимн.
– В каком зале? – не понял мужчина.
– В своем. Я занимался около часа. А вышел в шесть. Значит, начал я около пяти, сразу как пришел.
– Подожди, – улыбнулся мужчина, – но ведь ты мог заниматься в зале и сорок минут, и полтора часа, правильно? Я так понял, что часов у тебя не было…
– Мой комплекс занятий рассчитан ровно на один час. Я его выполнил полностью.
– У тебя есть нож?
– Перестаньте! – снова вмешался отец. – У каждого мальчишки есть нож!
– Ну, хорошо, – согласился мужчина. – Тогда, Саша, покажи мне свой нож, и я уйду. Как только вы понадобитесь, мы вас вызовем.
Он вызвал молодого парня в джинсовой рубашке и приказал ему забрать нож мальчика. Потом парень что-то долго писал на листе бумаги и заставил отца подписать. После этого двое соседей тоже поставили свои подписи.
Все ушли.
Отец сидел у окна, упершись лбом в кулаки. Он молил бога об одном – чтобы жена, решившая ехать на электричке двумя часами позже из-за болезни бабушки, опоздала еще на два часа.
Мальчик вышел и, не чувствуя своих ног, пошел к дому девочки. Он даже не знал – хочет идти или нет. Ноги сами вели его к дому с георгинами, возле которого стояла серая машина с синей мигалкой на крыше.
Он подошел к машине в тот момент, когда из дома выносили что-то, накрытое белой простыней, насквозь пропитавшейся черной кровью.
Мальчик узнал эту простыню. Он запутался в ней сегодня утром.
Сглотнув комок, мальчик сказал себе – не бойся и шагнул к носилкам.
