– Он сумасшедший… – продолжал шептать Пацифеев, вызывая недоуменные взгляды прохожих. – Да, сумасшедший… Это я как врач говорю. Нормальный человек не способен думать так, как он… Это какая-то ненормальная способность делать предположения, аналогичные другому разуму. Такие, как Макаров… Жена его, шутя, не испугает, спрятавшись дома за дверным косяком. Потому что этот ублюдок обязательно проверит – не спряталась ли за дверным косяком его жена?.. Это я как врач говорю…
Открыто зайдя на вокзал, Пацифеев протаранил всех, кто стоял в очереди в камеру хранения, и пробрался к сухонькому старичку, выдававшему жестяные номерки.
– Сумка, – глухо прогудел Пацифеев. – Одна штука. До завтрашнего вечера.
– Очередь нужно соблюдать! – возмутилась женщина с десятком коробок, перемотанных скотчем. – Я вот уже два часа стою!!! До седых волос дожил, а что такое совесть – не узнал! В очередь, говорю, командировочный!
Пацифеев молча повернул к ней голову. Его зрачки, размером с острие булавки, настолько реально вонзились женщине в переносицу, что на мгновение она даже почувствовала, как ей в голову воткнули две раскаленные иглы. Ее крик прекратился, притихла и толпа.
– Сумка, говорю. До завтрашнего вечера, – тихо повторил врач.
– Вот вам нумер, молодой человек. С вас пятнадцать рублев, – скороговоркой прозвенел старичок со знаком «Почетный железнодорожник» на стареньком синем кителе. Отмахав по жизни восемьдесят два года, он всех называл «девушками» или «молодыми людьми». Пацифеев принял жестяной кругляк во влажную ладонь и выбрался на улицу.
Убить. Убрать любой ценой. Только в отсутствии на земле человека по фамилии Макаров Пацифеев видел свою безопасность. Он даже не задумывался над тем, что по его следу может пойти другой «Макаров».
Узнать местонахождение райотдела Ожегова, а именно там появилась группа из Слянска, не составило для бывшего главврача ЦПЛ никакого труда. Ожегов был на месте, в своем кабинете. Заодно Витольд Романович узнал еще одну новость. После двухчасового отсутствия группа вернулась в РОВД и сейчас находится там.
– Я успею, – улыбнулся Пацифеев, отключая телефон.
– У вас когда ремонт последний раз делали? – спросил Стариков, разглядывая интерьер кабинета Булгакова.
– В РОВД, что ли? – отвлекся от беседы с Макаровым Андрей. – Никогда. Откуда деньги-то? Раз в год «мелких» в кабинеты загоняем, они потолки белят да пол и окна моют. А что?
– Ты Андропова-то сними со стены, – посоветовал Игорь. – Неактуально. Особенно в сочетании вон с той бутылкой из-под водки, что в урне лежит.
– Да пусть висит! – отмахнулся Булгаков. – Там, за портретом, дыра в стене, до самых кирпичей…
– Итак, – вклинился в бестолковый разговор Макаров, – что мы имеем? Мы имеем тот факт, что гражданин Заградский прибыл в совершеннейшем здравии туда, где он зарегистрирован много-много лет. Нельзя сказать, что его любят истосковавшиеся по нему соседи, но то, что они его отлично помнят, – это точно.
– Я бы тоже помнил человека, если бы он двадцать лет назад за мной с топором бегал, – веско заметил Саморуков, продолжая ковырять носком ботинка плинтус, находящийся в состоянии полураспада.
– Отсюда вывод – Пацифеев приехал в Заболоцк на свою «историческую родину». План его понятен. За двадцать лет человеческая память стирается, хиреет. Приехав в Заболоцк, он сможет постепенно убедить всех, что он и есть исцелившийся от безумия Заградский. Как это грамотно сделать – психиатр Пацифеев знает. Он обоснуется в Заболоцке, а дальше… Если честно, черт его знает, что он собирался делать дальше!..
Саша бросил авторучку на стол. Она возмущенно звякнула о столешницу и покатилась к краю. То же самое произошло бы и с мячиком, если бы его аккуратно положили на пол булгаковского кабинета. Кабинет был кривой и имел форму неправильного параллелепипеда.
– Ему компьютер нужен, – неожиданно буркнул Саморуков, который уже почти добился своего – плинтус стал отходить от стены. – Ему нужен компьютер и Интернет. В Заболоцке он задерживаться не собирается. Ему необходимо подбить базу под отъезд за рубеж. Зотов говорил что-то про клинику Штилике в Германии. Он обязательно свяжется через Интернет или с ним, или с кем-нибудь еще в Германии. Его деньги за кордоном, так чего же ему делать в этом… Заболоцке? Он просто выжидает. А сюда приехал… Вы же менты, братцы! Неужели непонятно, зачем он сюда приехал? У нас в стране сейчас как? «Документики предъявим»! Предъявит он свой документик где-нибудь в Сызрани… Ты вот, Стариков, как сызранский мент, что бы делал, если бы на улице тебе гражданин предъявил документ с заболоцкой пропиской? Заинтересовался бы! Какого хрена житель Заболоцка делает в Сызрани? Наверняка – гексоген привез. Давайте-ка его проверим! Проверяем. Гражданин Заградский состоит на учете в психоневрологическом диспансере города Слянска. Вот я бы после этой проверки гражданина Заградского вообще из рук не выпустил! Звоним в Слянск – такого-то знаете? А как же, он у нас носит фамилию Пацифеев и находится в федеральном розыске за серию убийств! Вот те и нате, хрен в томате! Съездил Пацифеев в Сызрань… А здесь он спокойно показывает прописку и еще возмущается – «вместо того, чтобы бандитов ловить, у честных местных граждан документы проверяете!». Это же понятно…
Плинтус сдался и затрещал. Упрямство Саморукова оказалось тверже дерева, которое полтора столетия не могли разрушить никакие катаклизмы. Вслед за треском плинтуса раздался звук осыпающейся со стены штукатурки. От потолка оторвался кусок засохшего цемента и рухнул под ноги Старикову. На этом последствия вандализма Саморукова не закончились. Из отверстия под потолком, где крепилась пластовидная люстра, раздался шорох, и люстра стала быстро наполняться песком и голубиным пометом. Наконец, смотанные электриком провода не выдержали, люстра качнулась и с грохотом рухнула под ноги оперативникам. Все молчали, глядя на песок и перемешанные с ним стеклянные осколки.
– Хорошая люстра была… – задумчиво произнес Булгаков. – Я ее изъял на квартирной краже. Пять лет висела… Барко-о-ов!
В кабинет зашел молодой опер и с недоумением стал разглядывать мусор на полу.
– Чего?
– Приведи из камеры мелкого хулигана какого-нибудь. Пусть здесь уберет. Люстра почему-то упала, блин…
Пока в кабинете наводили порядок, опера вышли на крыльцо и закурили.
– Мишка прав, – заключил Макаров. – Об этом нужно было подумать с самого начала. Впрочем, по времени мы все равно не проиграли. А вот с компьютером – мысль интересная. Я только одного боюсь. Как только Пацифеев выйдет на Штилике, по телефону или через Интернет, он сразу поймет, что там дела плохи. С профессором коллеги Зотова, однако, поспешили. У них на случай провала наверняка подача сигнала предусмотрена. Не могли интерполовцы подержать Штилике «под контролем» до того момента, пока они с Пацифеевым в Германии сделку оформят!..
– Да ты что?! – деланно возмутился Саморуков. – У них же это такое ЧП – торговля человеческими органами! Нужно быстрее всех подозреваемых хапать и ртом и попой, пока те не скрылись! Вы имеете право хранить молчание, вы имеете… Ни хрена эти выродки не имеют! Все, на что они имеют право у нас, – это право на бесплатного бестолкового адвоката из консультации, который не поможет, а срок добавит! Не из каких-то соображений, а по глупости!
