К оставшемуся без пива Николаю Владиславовичу, известному ныне в криминальных кругах как «Ник», Арцеулов приехал со свежим берлинским «бланшем» под глазом, и сказал:
— Ты эт-т-то, нау-у-учн-н-н… это, ну, научный сотрудник, возвз-вз-вращайся в-в институт. Баб-бк-ки будешь им-меть и в-в-в-с… это, ну, путем, это, все буд-д-д-д-дет.
Шокированный таким предложением Ник струхнул, и его приняли обратно в НИИ на вышестоящую должность. Когда Николай Владиславович понял, что ничего особенного ему делать не придется, кроме периодических краж документов различных синхрофазотронов и результатов лабораторных исследований с радием и ураном с последующей передачей их людям Арцеулова, он струхнул и выразил тому сомнение в своей дееспособности. Уже через час после телефонного разговора он сидел на табурете в своей кухне с расквашенным носом и соглашался со всеми предложениями призера европейских чемпионатов.
Арцеулов был прав насчет того, что «б-б-бабки пос-с-сы… это, ну, посыпятся, как с-с-с-с неба». Они действительно посыпались, но не с неба, а из кармана Арцеулова. Причем в конвертируемой валюте. Когда же «гласность», в том виде, в котором ее носили на транспарантах, стали слегка придушивать, «перестройка» перестроилась и снова развалилась, а в НИИ наступила демократия и безработица, всемогущий Арцеулов, уже президент Ассоциации профессионального бокса в городе, предложил Нику внезапно опустевшее место директора завода буровой техники. С прежним беда какая-то произошла. Сейчас уже немногие в городе помнят, что его «нечаянно» застрелили, всадив три пули в голову.
Николай Владиславович в буровой технике понимал столько же, сколько понимал Никита Хрущев в импрессионизме, но «пидарасами» инженеров-буровиков не называл. Он вообще молчал и сидел в кабинете, как манекен. Потом все понял. Мощности завода использовались городскими «романтиками ножа и топора» под склады экспроприированного у «буржуев» имущества — текстиль, запчасти, импортную одежду. Гаражи — под место разбора угнанных и незаконно вывезенных из-за рубежа автомобилей. Криминальное Эльдорадо расширялось, цвело «зеленью» и пахло сроком. Чувствуя, что скоро всему этому придет конец, Николай Владиславович начал свою игру. Первым этапом ответвления от арцеуловского братства стало знакомство с Марком Михайловичем. На свою беду Арцеулов познакомил Ника с этим воротилой и хранителем самого священного — вкладов организации на непредвиденные нужды. В словарях Даля и Ожегова нет определения понятию «общак», но Ник, имеющий два высших образования и степень кандидата технических наук, дал ему свое определение. Общак — это не что иное, как МВФ. «Междугородний (не путать с «Международным») валютный фонд», которым организация распоряжается по своему усмотрению. У каждого криминального сообщества существуют подобные фонды. Роль Камдесю в городе, где трудился опер Краев, играл Марк Михайлович. На процесс привыкания друг к другу и выявление сильных и слабых сторон Марку Михайловичу и Николаю Владиславовичу потребовалось полгода. Первая сделка принесла каждому по тридцать тысяч долларов. Ничего особенного. Марк Михайлович «взял взаймы», а проще — «скрысил» из общака сто тысяч долларов, а Николай Владиславович сумму провернул в банке через счета завода. Взятая сумма вернулась в МВФ, а маржу М.М. и Н.В. «покололи» 50х50. Причем каждый был уверен в том, что «вставил» ближнему. М.М. сказал Н.В., что нужно заплатить десять процентов за молчание «положенцу» (которого расстреляли при «разборке» за два дня до этого), а Н.В. сказал М.М., что придется «слить» десять тонн «зеленых» директору банка. И при честном дележе, и при обмане друг друга они бы поимели ровно столько, сколько поимели, но так они спали спокойнее и вода казалась слаще. Вот так они и «работали». Если бы Арцеулов или кто-нибудь из братвы узнал о том, как временами используется воровской НЗ, то стоять бы М.М. и Н.В. на дне реки ногами в тазике, залитом бетоном. Но до сих пор тайное оставалось тайным.
К тому времени Николай Владиславович уже был законным мужем матери Краева. Их знакомство состоялось сразу после увольнения Ника из НИИ и поступления на должность конкурсного управляющего заводом буровой техники. Регистрация брака состоялась через неделю после назначения на должность директора, за три недели до получения удара в челюсть от приемного сына. Всему в этой жизни Ник был рад, за исключением ядовитой занозы, торчащей из задницы в виде родственника — капитана Краева. После поступления пасынка на работу в милицию Николая Владиславовича чуть не выкинули из кресла директора на улицу, как собаку. Но дальновидный Арцеулов под предлогом, что раз Краева не выгоняют из милиции за дурные родственные связи в виде отчима, почему мы должны делать это с Ником, спас директора городского ЗБТ. Арцеулов понимал, что родственник в милиции — это лучше, чем обиженный Ник на улице. Понимать-то понимал, но за месяц до «коронации» в Сочи его нежданно-негаданно «приземлило» РУБОП со всеми вытекающими отсюда последствиями. Знать бы ему раньше, что арест не состоялся бы так скоро, если бы он поменьше философствовал и не нарушил золотое правило воровского закона — никогда не заводи в святую святых мента или его родственника…
Своим арестом он поставил Марка Михайловича, а заодно с ним и Николая Владиславовича в положение людей, которым привязывают к ногам гири для сброса в Марианскую впадину. И когда чуть больше месяца назад Марк Михайлович при помощи Николая Владиславовича переводил один миллион долларов США, позаимствованный в очередной раз из общака, в оффшорный азиатский банк, он даже не подозревал, какую глупость совершает. Само по себе дело неплохое — сто пятьдесят процентов сверхприбыли. Если известные Николаю Владиславовичу люди заберут героин сразу, миллион возвращается на место, полтора уходят на два счета в банки Берна. То есть идея сама по себе неплоха.
Но происходит чудовищная нелепость. Арцеулов вместо поездки на Юг собирается ехать на Север. И когда Боря Самокат, сплюнув косточки от апельсина прямо перед секретарем, зашел в кабинет к Николаю Владиславовичу и вместо приветствия подвигал челюстями, как покемон в компьютерном мультике — «Где Пырь, епт?», директор ЗБТ потемнел душой.
— У себя. Я с ним только что по телефону разговаривал. А что случилось?
Боря, не удостоив внимания вопрос, вытащил из кармана «Эрикссон», потыкал пальцем-сарделькой в крошечные кнопки и прислонил телефон к сломанному, напоминающему слоновье уху:
— Але. Это я. Короче, Арцеулова «маски-шоу» «слотошили» у кабака. Дело, короче, погань. «Загружают» по всем делам. Готовь бабки, понял? Все, я, короче, к адвокатам.
Николай Владиславович и Марк Михайлович одновременно поняли, что «встряли». Почти весь общак находится в Азии, вдалеке от СИЗО, где «парится» Арцеулов, а о местонахождении денег могут спросить уже через пять минут. Пять минут — срок очень малый, если учесть, что «белый» прибывает из Таджикистана через три недели.
И вот сейчас двоих «предпринимателей» спасало только то, что Арцеулов велел «п-п-пока н-никакких дви-дви-дви… это, ну, движений никаких н-не д-д-делать».
Николай Владиславович, погрузившись в кресло, немигающим взглядом смотрел на гараж с высоты восьмого этажа и медленно помешивал ложечкой кофе в чашке. Из гаража вылетали искры от сварки и, коснувшись земли, затухали. Николай Владиславович закрыл глаза, бормоча молитву. Он просил бога, чтобы тот позволил беспрепятственно доехать машине с грузом помидоров до города, чтобы быстро спихнуть этот трижды проклятый спрятанный в азиатских томатах порошок и о том, чтобы Арцеулов не дал команду «запускать» в ход деньги, которых не было…
