Пришлось уйти, пока он не передумал и не арестовал меня тут
же на месте. В приемной лысый доктор продолжал приводить в чувство единственную
и последнюю представительницу туристского агентства. Спустившись вниз на лифте,
я миновал холл, запруженный журналистами и фотографами, и заперся в телефонной
будке.
— Полиция! — ответил мужской голос на другом конце
провода.
— Пожалуйста, уголовную! — сказал я нарочито
грубым голосом.
Меня переключили на требуемый номер.
— Уголовная полиция! Инспектор Мондерс слушает!
— Попросите, пожалуйста, лейтенанта Рурке к телефону!
— Лейтенант на задании. Кто говорит?
— Друг. Скажите лейтенанту, что, если он намерен узнать
побольше о том типе, что забывает повсюду кухонные ножи, пусть обратится к
Бицепсу Смайноффу.
— Смайнофф? Не понимаю. О чем идет речь? — спросил
Мондерс.
— Об убийстве. И запомни имя — Бицепс Смайнофф. И
повесил трубку. Я полагал, что Смайнофф не убивал ни Хадсона, ни Хартли, но он
наверняка работал на того типа, который немало знал обо всем этом. Полиции было
известно о деятельности Смайноффа. Учитывая его уголовное досье, полицейские не
станут долго размышлять, схватят его и подвергнут обработке. Возможно,
что-нибудь и узнают; во всяком случае, работодатели Смайноффа решат, что
полиция взялась за дело основательно и наступает им на пятки. Это может
привести к интересным результатам.
…Газета «Мир» в Монктон-Сити помещается в здании из тесаного
камня, расположенном в самом центре города. В местной прессе эта газета
занимает особое место. Она не принадлежит к какой-либо партийной группировке и
не содержится на средства местных финансовых воротил. Газета была основана
после первой мировой войны и поначалу была почти незаметной; популярность она
приобрела сенсационным разоблачением финансовых скандалов в тридцатые годы.
Главным редактором ее вот уже восемнадцать лет был Чад Штейнер. Он представлял
собой журналиста старой школы, про которых говорят, что у них в жилах течет
столько же чернил, сколько крови. Видя, что я вхожу в его кабинет, он
поприветствовал меня кивком головы:
— Привет, Простои! Долго же мы с тобой не виделись! К
сожалению, сейчас очень занят, дел по горло!
У Чада вечно озабоченное лицо, покрытое глубокими морщинами.
В пятьдесят три года он уже приобрел старческий вид, впрочем, насколько помню,
он всегда так выглядел.
— Чад, я пришел к тебе вовсе не затем, чтобы докучать
по пустякам. Думаю, мы могли бы заключить сделку. Он вздернул брови.
— Сделку? Я бедный человек, Престон. Мне нечего тебе
предложить.
— Есть что. Кое-какие сведения.
— Сведения! В таком случае ты попал по адресу. Без
похвальбы могу сказать, я в курсе всего, что происходит в мире, а если чего и
нет в моих архивах, то есть тут! — И он постучал себя по лбу.
— Хуже другое, Чад! Я тоже бедный человек и вряд ли что
смогу предложить. Но не исключено, что выведу тебя на весьма смачное дело.
Конечно, и другие потом о нем разнюхают, но тебе гарантирую право первой
печати, будешь получать информацию раньше других газетенок!
— Престон, — заявил Штейнер, нахмурив
брови, — если хочешь иметь со мной дело, то не забывай: моя газета
называется «Мир», и я не позволю именовать ее газетенкой. Это тебе не
бульварный листок желтой прессы! А теперь выкладывай, что именно тебя
интересует?
— Доводилось ли тебе слышать о некоем Свенсоне? Гарри
Свенсоне?
— Разумеется. Ну и что?
— Меня интересует преступление, которое было совершено
вчера. Свели счеты с неким Хадсоном.
— Убийство кухонным ножом? Это что, Свенсон его
прикончил?
Я рассмеялся.
— Послушай, Чад, ты же прекрасно понимаешь, будь все
так просто, меня бы здесь не было. Тебе известно, думаю, что сегодня утром еще
одного прикончили. В том здании, где это произошло, я заметил двух твоих
парней.
— Да, мы в курсе. Опять кухонный нож…
— Я считаю, что быстрей разберусь во всей этой истории,
если побольше узнаю о Свенсоне.
— Понятно. Послушай, мне не хочется выглядеть в твоих
глазах навязчивым, но все же скажи: тебе-то какое до этого дело?
По тону я понял, что Чад заинтересовался этой историей. О
Свенсоне мне мог бы дать исчерпывающие сведения любой городской журналист, но я
доверял только Штейнеру. Вот почему сразу к нему и обратился. Собравшись с
духом, рассказал ему некоторую часть того, что мне было известно. Не все,
конечно. Кстати сказать, миссис Уайтон при этом не упоминалась. Чад внимательно
выслушал меня, ни разу не перебив. Потом сказал:
— Вся эта история, конечно, заслуживает внимания, тут
что-то есть сенсационное. Но скажи мне, пожалуйста, почему вдруг ты
заинтересовался Свенсоном?
— На мой взгляд, тут разыгрывается какая-то комбинация.
Мне кажется, Хадсон и Хартли поплатились жизнью отнюдь не по каким-то там
личным мотивам. То есть тут причиной не ревность, ненависть или месть. Эти
убийства совершены по корыстным соображениям, и единственным, кто может быть к
этому причастен, так это Свенсон.
— Хорошо. Ты хочешь сказать, что сам Свенсон этим
грязным делом лично не занимался, а лишь дергал за веревочки?
— Да, что-то вроде этого.
Чад закрыл глаза и призадумался.
— Что ж, допустимо. Насколько мне известно, Свенсон на
такое способен. Пойдем-ка посмотрим архивы.
Мы вышли из кабинета редактора и спустились в подвал. Там на
полках в идеальном порядке хранились папки с вырезками из газет за последние
пятьдесят лет. Рядом стояли металлические шкафы, где в ящиках размещалась
картотека со сложной системой шифров.
Чад порылся в картотеке, потом достал одну из папок. В ней
было несколько газетных вырезок с пометкой: «Свенсон, Гарри». Чад начал
просматривать их с конца.
— Это именно то, что я и думал! — сказал он,
передавая мне вырезки.
Его внимание прежде всего привлекла вырезка пятилетней давности.
Свенсон был замешан в истории, связанной со сводничеством. Имелось достаточно
данных, чтобы привлечь его к суду, но в процессе расследования дело было
закрыто. Не оказалось достаточного количества улик для организации судебного
процесса. Я быстро перелистал все вырезки. Газетные заметки сообщали о
деятельности Свенсона в сфере театрального искусства как импресарио, имелись
фотографии, на которых он был изображен в компании с известными актрисами.
Некоторые из актрис мне были знакомы.
— Нашел что-нибудь ценное для себя? — спросил Чад.
Я с обескураженным видом отрицательно покачал головой.
