– Рад тебя видеть, Ударник, – сказал Скрипач.
– Взаимно, – кивнул я. Подумал и плюхнулся рядом с ним. Это явно было место Деда, но пацан благоразумно не стал качать права и занял второе кресло рядом с женщинами.
Стоять остался только Старик. Вид у него был донельзя благодушный, словно у отца большого дружного семейства, неожиданно собравшегося после долгого перерыва.
Впрочем, в какой-то мере так оно и было.
– Я очень рад, что пришел Ударник, – сказал Бобриков. – Я рискнул назначить время встречи, не ожидая его возвращения из Центрума. Но Иван Антонович не подвел моих ожиданий.
Все зашевелились. Скрипач присвистнул. Ведьма улыбнулась. Только Дед, похоже, не понял, что произошло.
– Старик, я бы попросила не называть… – начала Калька.
– Прости, Галина Розанова, спортсменка и просто хорошая девушка, но я вынужден отклонить твою просьбу, – твердо произнес Бобриков. – Давайте снимем маски. Все мы Иваны да Марьи… но среди нас есть настоящий Иван – Иван Антонович Переславский, известный нам как Ударник. Он музыкант… в прошлой жизни. Играл на ударных инструментах.
Ведьма пожала плечами:
– Все это знают… ну, про профессию… Все что-нибудь да знают.
– Теперь мы будем знать все и всё, – сказал Бобриков. – Продолжу с себя. Бобриков Александр Валерьевич. Ныне на пенсии. Жена умерла, дочь и сын взрослые, живут отдельно. По профессии… – он сделал паузу и улыбнулся, – токарь.
– Чего? – искренне удивился Дед. – Ты – токарь? Старик, ты – токарь?
– Можно подумать, что я сказал «Дед Мороз», – усмехнулся Бобриков. – Токарь я. Детали точил на станке. Некоторые до сих пор у нас над головой летают, знаете ли.
То, что Бобриков работал на космос, Деда с его профессией несколько примирило. Но он все равно смотрел на Старика с искренним удивлением. Дожили… встретить токаря – приключение большее, чем попасть в другой мир!
Хотя скажу честно – в кругу моих друзей-знакомых тоже нечасто встречался пролетариат. И для токаря Бобриков был на удивление начитан и интеллигентен… видимо, и впрямь в СССР в свое время ухитрились вывести некоторое количество «рабочей интеллигенции», после заводской смены читавшей книжки, а не пьющей пиво под игру в домино.
– Кстати, Дед, я советовал бы тебе меньше пропадать в Центруме и все-таки освоить хоть какую-то профессию в нашем мире, – небрежно сказал Бобриков. – Хоть бы и токаря. Пригодится, Рома Дедюлин, воспитанник школы-интерната, состоящий на учете в полиции как склонный к загадочным и длительным побегам.
Дед вскинул голову – и его лицо вдруг стало почти взрослым. Но голос сорвался на тонкий мальчишеский, и это смазало эффект.
– Обязательно это было говорить?
– Да, – твердо сказал Старик. – Обязательно, Рома. То, что у тебя нет родителей и ты воспитываешься в детском доме, никак тебя не компрометирует, уж поверь. Я сам детдомовский, между прочим. А склонность к побегам – тем более, мы-то знаем, куда ты бегаешь. Но в силу обстоятельств, о которых я сейчас расскажу, нам нужно лучше узнать друг друга.
– Куда уж лучше, – хмыкнула Калька.
Или теперь лучше называть ее Галькой?
Бобриков загадочно улыбнулся ей. Потом сказал:
– Лично у меня вызывало удивление, каким образом ребенку удается постоянно уходить в Центрум. Должен же кто-то беспокоиться по поводу его исчезновений? Пришлось выяснять… Продолжим, Ашот?
Скрипач встал и откашлялся.
– Ашот Саркисян. Бизнесмен… да хрен с этим бизнесом… три фуры есть, в аренде крутятся, грузы возят, мне хватает!
– А говорил – не грузин! – засмеялась Калька.
– Я армянин! – возразил Скрипач. – Что еще сообщить? Был женат, разведен, дочь растет в Тбилиси.
– А говорил – армянин! – совсем развеселилась Калька.
– Дочь в Тбилиси! – огрызнулся Скрипач, садясь. Повернулся ко мне и зачем-то пояснил: – Жена была из грузинских армянок. А я, между прочим, коренной москвич!
– Тише, тише! – поднял руку Бобриков. – Теперь наш Иван Иваныч… он же Петр Петрович Хмель.
Видимо сбрасывая внезапное напряжение, захохотали все. То ли от превращения Иван Иваныча в Петра Петровича, то ли от фамилии. И сам «Иван Иваныч» улыбнулся.
– Программист, живет с мамой, неженат, – продолжил Бобриков.
Петр Петрович Хмель вежливо раскланялся и сел.
– С такой фамилией и отзываться на банальное «Иван Иваныч»! – вздохнула Ведьма. – Нет, друг! Отныне ты Хмель!
Иван-Петр Иваныч-Петрович развел руками – «не возражаю».
– А про меня что скажешь? – спросила Ведьма.
– Про тебя ничего, – сокрушенно ответил Бобриков. – Потому и встречу тебя назначал в Центруме, а не как всем остальным… Ну?
– Ирина Игоревна Баринова, – сказала Ведьма, помедлив. – Работала в федеральной службе безопасности. В… ну, скажем так – службе наружного наблюдения. На пенсии.
Повисла мертвая тишина. Потом Калька хихикнула и сказала:
– Бабушка… Бабушка-наружка…
– Ребятки, дорогие! – проникновенно сказала Ведьма, даже не отреагировав на Калькину остроту. – Работала! Еще со времен СССР! И это никакого отношения к нам не имеет! Чисто земные дела!
– Точно на пенсии? – подозрительно спросил Скрипач. – Говорят, у вас с работы не уходят…
– Еще как уходят, – фыркнула Ведьма. – Да бросьте вы! Меня иногда и сейчас привлекают, если надо… в особых случаях. Но это земные дела! Повторюсь!
– Я вам верю, Ирина Игоревна, – церемонно сказал Бобриков.
– Спасибо, Александр Валерьевич! – прижав руку к груди, произнесла Ведьма.
Как ни странно, но снятие масок и взаимное представление прервал Дед. Подросток досадливо махнул рукой и сказал:
– Ну ладно, Старик, ты всех нас вычислил, ты вообще жутко умный. Хоть и слесарь.
– Токарь! – строго поправил Бобриков.
– Пусть токарь, я в этом не разбираюсь… – ничуть не смутился Роман. – Ты скажи, зачем ты нас собрал здесь, в Москве? Я, как ты знаешь, из Смоленска на электричках ехал! А ребенку моих лет одному передвигаться между городами очень трудно и опасно!
– Молодец, Дед, юмора не потерял! – одобрила его Ведьма. – Старик, колись! Устами ребенка глаголет истина! Зачем мы здесь?
Бобриков откашлялся.
– Друзья мои… соратники! Я собрал вас здесь…
– Сейчас он скажет, что мы должны спасти мир, – громко, на всю комнату, прошептал мне Скрипач. – Так всегда говорят, я знаю, я в кино видел.
– Мне кажется, ни Центрум, ни наш мир в спасении не нуждаются, – так же театрально ответил я.
Бобриков замотал головой.
