— Не понял.
Я нахмурилась и повторила вопрос:
— Сколько дней нам плыть? И где у вас столовая?
Моряк покачал головой:
— Сложно говорил. Я сильно плохо понимай. Что?
Я вздохнула.
— Кушать! — сказала я громко и показала жестами: — Ам-ам!
В лице мекампца мелькнуло понимание, он ухватил меня за руку и потащил. Ну что у них за манера — за руку таскать? Я ж не ребенок. Но сопротивляться не стала. Шрамолицый привел меня в небольшой закуток на палубе под кормовой надстройкой, кивнул на стоящий неподалеку бочонок и, воспользовавшись моим замешательством, исчез. Я огляделась и, никого поблизости не обнаружив, сняла с бочонка деревянную крышку. Бочонок был почти пуст, только на дне лениво покачивалось какое-то варево бурого цвета. Я с подозрением понюхала — пахнет вроде съедобно. Восклицание из-за спины привлекло мое внимание, я обернулась и увидела все того же шрамолицего, держащего деревянную тарелку, похоже вырубленную из полена тремя ударами топора, и столь же «изящную» ложку. Мекампец сунул их мне в руки, ткнул пальцем в стоящее поблизости ведерко, изобразил рукой круговое движение, потом ткнул пальцем в подвешенный на столбе бочонок, отличающийся наличием крана. Ага, понятно. Тарелку следует вымыть в ведре, а потом, видимо, налить в нее из бочки питье. Интересно, что там — вино? На кораблях вроде команде вино полагается? Я кивнула и улыбнулась. Мекампец что-то сказал и опять смылся. Ну и Шихар с ним. Я зачерпнула ложкой густое варево и осторожно попробовала — похоже на фасолевый суп. Ну, по крайней мере, есть можно. В бочонке оказалось вовсе не вино и даже не компот какой-нибудь, а простая вода, и то довольно затхлая и с неприятным привкусом. Но все равно — жить было можно, особенно если сравнивать с недавним завтраком в джубанской кутузке. В светляковой тюряге еда была поприличнее, но здешнюю выгодно отличал сладкий аромат свободы.
Я покачала головой — ну, Волчья Ягода, ты совсем прожженным типом становишься. Не скрою, меня всегда привлекал имидж эдакой оторвы, побывавшей во всех преисподних, но я только сейчас начала догадываться, что бывать в них — не такое уж интересное дело.
Насытившись, я отправилась искать своего знакомого, чтобы вернуть ему эти, побоюсь сказать, столовые приборы. Попадающиеся моряки следили за мной все так же настороженно, порой вроде даже неприязненно. Я, наслышанная о горячем нраве мекампцев, опасалась иного — что мне придется всю дорогу отбиваться от постоянных приставаний, так что их холодная реакция меня порядком озадачила.
Мой знакомый со шрамом, увидев меня, сильно удивился, а когда я попыталась вернуть ему тарелку с ложкой, замотал головой и показал, чтобы я оставила их у себя. А, понятно. Я кивнула и утопала к себе в каюту — подремать после завтрака.
Местная жизнь оказалась весьма нехитрой. О наступлении завтрака, обеда и ужина оповещалось ударами железного прута о какую-то железную пластину, висящую в том же закутке на палубе. Обычно я выжидала некоторое время, чтобы не пробираться сквозь толпу матросов, потом доставала свои нехитрые столовые приборы и отправлялась в столовую. Ничего я при этом не теряла, поскольку еда здесь была довольно однообразная и в основном однородная — что-то среднее между кашей и супом с изредка попадающимися волокнами вконец разваренного мяса. Секреты кухни местного повара я постигла за один день: как только съедена очередная порция еды, покидать все, что попалось под руку, в котел и варить до времени следующего приема пищи.
Первое время я пыталась разговорить кого-нибудь из моряков, но наталкивалась на все ту же смесь настороженности и неприязни, приправленную непониманием. Поэтому в конце концов я плюнула на общение и принялась развлекать себя сама, бродя по палубе или валяясь в каюте на кровати и размышляя о том о сем.
Мерное течение этой жизни было прервано на шестой день моего путешествия.
Я отдыхала после обеда в каюте, когда мое внимание привлекли шум и беготня на палубе. Я полежала некоторое время, но шум не прекращался — похоже, произошло что-то необычное. Первым делом выглянула в окошко и сразу заметила, что вода вокруг корабля заполнена какими-то темными лентами. Первой мыслью было — водоросли. Кажется, Малек, пересказывая очередной роман, описывал блуждающие острова водорослей в океане, в которых может застрять корабль. Неужели? Я попыталась просунуть голову в окошко, но не получилось, и я вышла на палубу. Все паруса были подняты, корабль несся во весь опор, а большая часть команды столпилась у правого борта, смотрела за борт и что-то громко обсуждала.
Я подошла к ним ближе, и вокруг меня тут же образовалось пустое место. Мне это крайне не понравилось — что я им, прокаженная? Но я и виду не подала, подошла к борту и всмотрелась вниз, в воду. В воде на некоторой глубине извивались непонятные темные ленты. Но это были явно не водоросли — мы плыли прямо поперек этих полос, но ничто не мешало ходу корабля. Я засмотрелась на воду за бортом и не сразу заметила, что моряки замолчали. Только когда гомон возобновился с новой силой, я подняла голову.
Матросы смотрели куда-то вдаль, и в голосах их явственно звучали обреченные нотки. Я проследила их взгляды, посмотрела в море и почувствовала, что волосы шевелятся у меня на голове — в полули от нас, справа и чуть впереди, из воды торчал громадный живой столб, увенчанный гривастой головой, как две капли похожей на голову лошади, только, пожалуй, больше раз в двадцать. Шихаровы яйца, это же морская лошадь!
Я так засмотрелась на это явление, что совсем перестала следить за притихшей вдруг командой. Почувствовав неладное, обернулась и похолодела — моряки собрались вокруг меня полукругом, и их лица не обещали ничего хорошего. Один из них — отвратительный лысый тип с одним глазом — указал в меня пальцем и проорал что-то обвинительное.
— Э! — сказала я. — Вы чего, морячки? А ну не дурите!
«Морячки» молча надвинулись на меня.
— Стойте! — закричала я. — Стойте, Шихаровы выродки, а не то Гастен вас всех акулам скормит!
Но матросы молча накинулись на меня толпой, хоть я и отбивалась, схватили меня за руки за ноги и понесли к борту.
— А-а-а! — заорала я, запоздало пытаясь собрать какое-нибудь заклинание. — Всех убью, уроды, Тьмой порченные, всех! — и полетела за борт.
Вынырнула, отплевалась, собрала Стрелу Огня и уже собралась влепить ее в отходящий борт, но передумала — вряд ли они бросятся меня подбирать после этого.
— Шрацблат! — крикнула я вверх. — Я тут ни при чем, слышите, ублюдки?
Борт отдалился, и через некоторое время я уже наблюдала уплывающую вдаль корму. Неприятное зрелище, скажу я вам, — корма уходящего корабля с такого ракурса. Поначалу я попыталась плыть вдогонку, но быстро отказалась от этого занятия — корабль все равно плыл быстрее; кроме того, мой взгляд скользнул под воду, да так и остался там, прикованный к невиданному зрелищу.
Это были не водоросли, не ленты и не полосы — это были какие-то животные. Или рыбы, или змеи — не знаю, я не натуралист. Их тела, толщиной с мою ногу и длиной локтей в сто, извивались под водой сплошным потоком. И их тут было тысячи, а может даже, десятки тысяч. Я перестала грести и замерла на поверхности — если они хищные… то, пожалуй, не стоит привлекать их внимание. Корабль тем временем стремительно уменьшался в размерах.
