Глава 1
Наследство
— ..Законченный Вавилон, — проворчал м-р Кенинсби
и потянулся к вечерней газете.
— А мне казалось, что Вавилон-то как раз и не
закончили, — сообщила Нэнси брату и взглянула на отца — слышит ли он.
Отец промолчал. Только через минуту ему пришла на ум
подходящая фраза, что-нибудь вроде:
«Зато теперь он достиг полного завершения», но что с нее
было толку? Нэнси опять прицепится, да и сынок не упустит случая вставить
словечко. Дети, одно слово. Он перевел взгляд на сестру. Сидит себе у камина,
читает, видите ли. Всем довольна. И что уж она там такого интересного нашла?
— Ну, а ты, Сибил, что поделывала сегодня? —
спросил он с фальшивым участием, а когда сестра подняла голову, сердито отметил
про себя, что кожа у нее словно молодеет с каждым днем.
— Так, кое-что, — отозвалась Сибил
Кенинсби. — Прошлась по магазинам, пирог испекла, погуляла, поменяла книги
в библиотеке. А после чая решила почитать.
— Славный денек, — с непонятной интонацией бросил
м-р Кенинсби. Ему очень хотелось поколебать благодушное настроение сестры,
хотя, честно говоря, у нее другого просто не бывает. У Сибил, похоже, все дни
хороши. Он снова уткнулся в газету. — Кажется, правительство готовит
свежие пошлины на сухофрукты.
Сибил хотела ответить, но раздумала. «Глуповата
становлюсь, — подумала она. — Могла бы и пройтись насчет свежих
пошлин и сухих фруктов. Да нет, просто лень». Вместо нее заговорила Нэнси.
— Опаздываешь, тетя. Ты должна была ответить:
«Цены, наверное, опять вырастут!». А тебе скажут:
«Только они и растут при этом проклятом правительстве!».
— Может быть, ты позволишь мне самому за себя
сказать? — проворчал отец.
— Тогда не тяни, пожалуйста. А то как будто похоронный
марш из «Саула» слушаешь
[1]
. Никак не дождешься, пока кончится, —
не сдавалась Нэнси.
— Нэнси опять не ко времени, — тут же ввязался в
перепалку Ральф. — Кто же в наше время ставит такое старье?
— Иди ты к черту! — огрызнулась Нэнси. М-р
Кенинсби немедленно поднялся.
— Нэнси, не смей выражаться подобным образом в этом
доме, — заявил он.
— Ну и ладно, — Нэнси подошла к окну, открыла его,
высунулась наружу и заявила всему свету — правда, понизив голос и досадуя за
это сама на себя:
— Убирайтесь к черту.
Потом, аккуратно прикрыв окно, сообщила отцу:
— Это было не в доме.
— Нэнси, что-то ты сегодня не в духе, — спокойно
произнесла Сибил Кенинсби.
— А хоть бы и так, — не сдавалась Нэнси. —
Кто начал-то?
— Не груби тете, — сделал замечание отец. —
Она тебе как мать, и она все-таки хозяйка в этом доме.
— И прочая, и прочая… — Нэнси прорвало. — Она —
святая. А я — презренная тварь и дочь…
Она осеклась, но было поздно. Отец взял газету, у самой
двери обернулся и сухо произнес:
— Сибил, если я буду нужен, то я у себя в
кабинете, — и вышел из комнаты.
Ральф ухмыльнулся и подмигнул Нэнси; Сибил внимательно и
чуть насмешливо посмотрела на племянников.
— Какой порыв! — проговорила она, ни к кому не
обращаясь, и Нэнси не сообразила, злиться ей или восхищаться.
— Неужели отец никогда тебя не раздражает? осторожно
поинтересовалась она.
— Нет, моя милая, — безмятежно откликнулась Сибил.
— Неужели ты и на нас никогда не злишься?
— Нет, моя милая.
— Неужели тебя вообще никогда никто не
раздражает? — вступил Ральф.
— Конечно же, нет. Какие странные у нынешних детей
представления! Почему я должна раздражаться?
— А вот нас отец еще как раздражает, — подытожила
Нэнси. — И я сама не знаю, когда начну заводиться. Только все равно не
из-за нас с Ральфом весь этот сыр-бор разгорелся. И, между прочим, Вавилонскую
башню действительно так и не достроили.
Сибил Кенинсби снова открыла книгу.
— Нэнси, милая, ты ничего не начинаешь, ты просто
встреваешь не к месту, — проговорила она и опустила глаза на страницу с
таким решительным видом, что Нэнси не осмелилась переспросить, что тетя имела в
виду.
Дом затих как и до прихода м-ра Кенинсби, но вскоре тишину
нарушил звон колокольчика. Нэнси помчалась в прихожую.
— Не торопись, Агнес, — звонко окликнула она
служанку, — я сама открою.
— Не иначе, как Генри пришел, — заметил Ральф
после ее исчезновения. — Надо полагать, его пригласили на ужин?
— Да, — проговорила Сибил, не отрываясь от книги.
Эта манера отвечать односложно и считать вопрос исчерпанным, словно Сибил
вознамерилась буквально следовать заповеди Христа о досужих разговорах, многим
не нравилась, и Ральф не был исключением. При необходимости тетя умело
поддерживала светскую беседу, а при случае охотно общалась с друзьями, но
вместе с тем спокойно обходилась без множества общепринятых фраз и любезностей.
Это создавало вокруг нее некоторую пустоту; знакомые вдруг начинали
чувствовать, что привычный мир вот-вот рухнет, и они окажутся в неприятном
вакууме.
— Ваша тетушка, — заметил как-то раз м-р
Кенинсби, — не любит болтать о пустяках. А жаль.
Ральф тогда согласился с ним, Нэнси заспорила, и началось
одно из тех бесконечных препирательств, которые так раздражали и одновременно
привлекали отца. Раздражали потому, что задевали его достоинство; привлекали
потому, что по крайней мере напоминали: достоинство у него все-таки есть, раз
его можно задеть. В эти минуты он острее ощущал свою значимость. Еще бы! Он,
как-никак, лицо официальное — попечитель психиатрической лечебницы. Правда, в
глубине души его уже давно мучила мысль — ну и какой толк от его должности? Ему
уже пятьдесят восемь; скоро пятьдесят девять. Конечно, Сибил старше; ей уже за
шестьдесят, и она всем довольна. Наверное, через несколько лет и он перестанет
страдать от своей никчемности. Да, конечно, со временем и в его душе воцарится
мир.
Впрочем, сегодня, сидя в комнате, которая считалась его
кабинетом, и просматривая перед ужином вечернюю газету, он думал не о
собственном предназначении, а об отвратительном поведении Нэнси.
