— Но мы-то до сих пор не знаем, что означает
Шут, — возразил Генри. — Ты сам сказал, что никто никогда не видел
его в движении. А эта женщина не видела его там, где видели все мы. Для нее он
был полнотой гармонии, вершиной танца.
— Она не знает танца, — упорствовал Аарон.
— Она не знает, что она знает, а что — нет, —
ответил Генри. — Либо она лжет, либо, по воле какого-то непостижимого
случая, она может видеть то, что нам недоступно: а если может, то самое древнее
из преданий человеческой расы — истинно, и Шут действительно может двигаться.
— Значит, она владеет тем знанием, которое никак не
дается нам, — Аарон чуть не плакал. — И она уезжает на следующей
неделе!
— Вот почему она так легко справилась тогда с
Джоанной, — задумчиво проговорил Генри. — Сердце ее в гармонии с
миром. Только ее глаза способны точно читать будущее, и она-то как раз не хочет
его знать. Для нее каждый миг завершен и целостен. Это так прекрасно и так…
жутко. И что же нам со всем этим делать теперь? — Он резко остановился и
взглянул на Аарона.
— И она уезжает на следующей неделе, — с отчаянием
повторил старик. Генри упал в кресло.
— Давай-ка разберемся спокойно, — предложил
он. — Карты Таро вернулись к своим образам, с нами женщина, способная
читать танец; и не забудь еще кое-что немаловажное — мы с Нэнси на пороге
великих открытий. С другой стороны, мы можем лишиться всего из-за идиота,
который полагает, будто карты принадлежат ему; женщина собирается покинуть нас
и уехать Бог знает куда, а Нэнси может не справиться. Впрочем, это уже мое
дело. А вот все остальное наша общая забота, и твоя в частности. Теперь, когда
карты вернулись к танцорам, и мы можем прочесть смысл танца, ты что же,
позволишь им уйти?
— Надо подумать, как удержать их, — сказал Аарон.
Генри напряженно размышлял о чем-то, глядя прямо на деда, но, кажется, не
замечая его.
— Если мы теперь упустим карты, то рискуем никогда
больше их не увидеть — разве что в музее, в стеклянной витрине с этикеткой, и
ротозеи будут глазеть на них, а какой-нибудь надутый индюк-профеосор примется
объяснять, что это такое. — Генри порывисто поднялся. — Стоит мне об
этом подумать, как я начинаю понимать Джоанну, причитающую над своим забытым
богом. Неужели мы позволим опять разлучить карты с их образами?
Аарон, низко склонившийся над столом, насмешливо взглянул на
внука.
— Ну иди, помолись Горy, как Джоанна, или побегай по
полям, считая себя Исидой, Божественной Матерью. Ну что ты все скачешь? Я уже
стар, страсти давно покинули мое сердце, но будь у меня твой пыл, я бы не стал
тратить его на проклятия и вопли. Сядь! Давай поговорим спокойно. До их отъезда
еще четыре дня.
Генри с досадой ударил себя кулаком по колену.
— Да тут и за четыре часа нельзя поручиться! В любой
момент этот старый дуралей может оскорбиться и уехать. Если завтра все
обойдется, то на Рождество он, положим, не уедет, но мы же не можем держать его
здесь насильно?
— Предоставь его собственной судьбе, — вкрадчиво
посоветовал Аарон.
Генри медленно вернулся к столу.
— Что ты имеешь в виду? Ты что же, хочешь рискнуть и
действовать силой? Но ты же прекрасно знаешь, какие серьезные предупреждения
существуют на этот счет. Неизвестно, как это отзовется на картах. Кроме того,
нам не обойтись без помощи… О нет, это невозможно.
— Он считает, что карты принадлежат ему, —
заговорил Аарон. — Так почему бы не отдать его им? Разве ветер — пустяк?
Разве вода — пустяк? Отдадим его на волю воды и ветра и посмотрим, одолеет ли
его упрямство волю карт? Не надо крови, не надо насилия; просто отдадим его
картам.
Генри подался вперед и долго молча смотрел в пол.
— Я думал о чем-то подобном, — наконец сказал он.
— Но все упирается в Нэнси.
Старик насмешливо фыркнул.
— Предлагаешь пощадить отца ради дочери, а? Глупец, что
еще нам остается? Если ты, предположим, сумеешь украсть у него карты, то как ты
потом покажешь их ей? А ведь ты собираешься пользоваться ими вместе с ней? Если
она не сможет смотреть на них спокойно, твоим экспериментам это не пойдет на
пользу. Она так печется о своей честности…
— Я мог бы показать ей, что наша работа и знание стоят
выше, — неуверенно предположил Генри. — Научил бы ее…
— Всему свое время, — перебил Аарон. — Он в
любой момент может отдать карты в музей. И не забудь про его сестру.
— Да я и так все время о ней думаю, — вздохнул
Генри. — Как ты заставишь ее жить в твоем доме и стать жрицей танца?
— Если… — медленно начал Аарон, протянул ладонь и
накрыл ею руку молодого человека, — если ее брат, скажем, исчезнет, а ее
племянница выйдет за тебя замуж, то она вполне может остаться жить вместе с
племянницей. А если племянница занимается гаданием, и любит поговорить о картах,
и спрашивает у тетки совета и помощи — почему бы той и не рассказать о том, что
она видит?
Он замолчал, и в комнате надолго повисла тишина.
— Да, такой вариант возможен, — наконец произнес
Генри. — Я видел это — хотя и смутно — даже сегодня вечером я видел это.
Но тут есть опасность…
— Смерть — один из Старших Арканов, — заметил
Аарон. — Будь у меня силы, я справился бы с этим в одиночку. А теперь уже
не могу. У меня нет ни энергии, ни воли, я не могу удержать контроль над
картами. Я могу только изучать их и читать по ним. Работать придется тебе, но и
я постараюсь помочь чем-нибудь.
— Старшие Арканы, — с сомнением проговорил
Генри. — Мне одному с ними пока тоже не справиться… это зависит от Нэнси…
я даже не знаю еще, сможем ли мы с ней жить. Но уж во всяком случае она не
должна знать…
— Есть ветер, и есть вода, как я уже говорил
тебе, — ответил старик. — Не думаю, что твой м-р Кенинсби выдержит
даже двойки, тройки и четверки Чаш и Жезлов. У него нет силы воли. Я куда
больше опасаюсь Джоанны.
— Джоанна! — воскликнул Генри. — Что ты мне
толкуешь о Джоанне! Она же не видит, как танцует Шут. Аарон пожал плечами.
— Может и увидеть, когда сумеет преодолеть свои
страсти. Интересно, кстати, было бы узнать, а как справилась с этим Сибил
Кенинсби? Какими они были?
— Вряд ли она станет рассказывать об этом, —
ответил Генри. — Но она обрела мир внутри себя, овладела искусством
внутреннего покоя, сама при этом не зная, что совершила. Впрочем, не о ней и не
о Джоанне сейчас надо думать. Главное — Нэнси и… этот человек.
— А потом останется только Нэнси? — насмешливо
поинтересовался Аарон. Генри твердо посмотрел на него.
