— По-моему, довольно милые.
М-р Кенинсби мысленно отметил, что сестра, как всегда,
отличилась. Человеку не пристало хвалить самого себя. Что люди подумают, если
он вдруг примется утверждать, будто лицо у него «довольно милое»?
— Просто замечательные, — убежденно сказала Нэнси.
— Классные, — подтвердил Ральф.
— Они прекрасны, — серьезно произнес Генри.
— Я видел потрясающую руку в Британском музее, —
начал м-р Кенинсби, ощутив, что и ему пора сказать веское слово, —
какого-то царя, наверное, египетского. Гигантская голова, а перед ней —
огромная рука со сжатым кулаком. — Он для наглядности сжал кулак.
— Я знаю, о чем вы говорите, — кивнул
Генри, — это статуя Рамзеса, а рука называется «Рука власти».
— Рука Власти! Мне показалось, что такая рука больше
подходит убийце. Нет, конечно, это величественно, — и Нэнси без всякой
связи с предыдущим добавила:
— А перед кофе, пожалуйста, покажи нам карты.
Кенинсби опять не нашелся с ответом и мрачно согласился.
Когда все поднялись, ему пришлось уточнить у сестры:
— Где они, Сибил?
— В ящике, у тебя в кабинете, — отозвалась
она. — И каталог там же.
— Каталог? — поразился Ральф. — Да он был
пижон! Завести, что ли, каталог своих старых теннисных ракеток?
— Эти карты, — подчеркнуто торжественно произнес
м-р Кенинсби, — не какие-то там потрепанные игральные колоды. Это весьма
ценная и редкая коллекция знаменитых карт, в некотором смысле, полагаю,
бесценных. Собрать ее стоило немалых трудов.
Нэнси ущипнула Генри за руку, когда они вслед за ее отцом
выходили из комнаты.
— Знаешь, он ведь говорил то же самое и раньше, пока
они ему еще не принадлежали, я сама слышала.
— Ты говоришь, бесценные? То есть стоят больших
денег? — заинтересовался Ральф.
— Не могу сказать наверняка, сколько заплатили бы
коллекционеры, но речь идет о весьма значительных суммах. — С этими
словами м-р Кенинсби открыл большой деревянный ящик и, вспомнив о Британском
музее, повторил мрачно:
— Весьма и весьма значительных.
Сибил достала из ящика солидный гроссбух и предложила:
— Если хотите, я буду читать описания, а кто-нибудь
станет называть номера. — Каждая колода помещалась в отдельном кожаном
футляре с узкой белой полоской для номера.
— Садится! — заявил Ральф. — Чур, я буду
называть номера. Они по порядку идут? Что-то не похоже. Номер девяносто четыре.
— Пожалуй, читать лучше мне, Сибил, — сказал м-р
Кенинсби. — Я часто слышал, как Дункан рассказывал о них, и вообще так
уместнее. Ты доставай их и называй номера. А молодые люди смогут посмотреть.
— Тогда, будьте добры, подвиньте мне вон то кресло,
Генри, — распорядилась Сибил. Ее брат уселся по другую сторону маленького
столика, а «молодые люди» столпились вокруг.
— Номер…. — начала Сибил и остановилась. —
Ральф, если тебе не трудно, перейди на ту сторону, где Нэнси и Генри, тогда я
тоже смогу посмотреть.
Ральф подчинился, не сообразив сразу, что, давая тетушке
возможность посмотреть, он сам терял возможность наблюдать за влюбленной
парочкой. Сибил, добившись максимального эффекта без видимых потерь, начала
снова:
— Номер…
— Боюсь, что тебе это не очень интересно, тетя, —
извиняющимся тоном проговорил Ральф.
Сибил только улыбнулась и в третий раз произнесла:
— Номер…
— Не помню ни одного случая, чтобы твоей тете что-то
оказалось не интересно, — строго проговорил м-р Кенинсби, отрываясь от
каталога, но обращаясь не столько к Ральфу, сколько к Сибил. — И как
только ей это удается, хотел бы я знать!
— Папочка, — пропела Нэнси, — тетя у нас —
совершенное чудо, но, может быть, мы пока отвлечемся от этой темы и займемся
картами?
— Сейчас как раз и «займемся», как ты это называешь,
Нэнси, — ответил отец. — Не забывай только, что для меня это суровое
испытание, и отнесись к этому посерьезнее.
Нэнси под столом крепко стиснула руку Генри и смолчала. В
тот момент, когда сосредоточенная тишина грозила перейти в гнетущую, голос
Сибил четко произнес:
— Номер девяносто четыре.
— Девяносто четыре, — прочел м-р Кенинсби. —
Франция; около 1789 г . Предположительно, по рисункам Давида. Особая
революционная символика. В этой колоде валеты представлены как крестьянин,
нищий, трактирщик и санкюлот соответственно; дамы представляют Марию
Антуанетту; у каждой — красная полоса вокруг шеи — след гильотины. Короли
отсутствуют. Над тузом помещается красный колпак, как символ свободы. По краю
каждой карты идет девиз: «Республика, единая, свободная, нерушимая».
— Номер девять, — Сибил достала следующую колоду.
— Девять, — прочел м-р Кенинсби. — Испания,
XVIII век. Дворцовые карты на церковные темы кардиналы, епископы, священники.
Карты никогда не использовались. Вероятнее всего, были нарисованы в посвящение
или в благодарность. Сведения о лицах, изображенных на портретах, смотри в
приложении.
— Номер триста сорок один, — сказала Сибил.
— «Очень редкий экземпляр, — произнес м-р
Кенинсби. — Одна из древнейших колод Таро. Установить ее происхождение не
удалось; карты схожи с колодой XV века из Лувра, но, возможно, созданы еще
раньше. Материал — папирус необычной выделки. Четыре масти — обычные для
символики Таро жезлы, мечи, чаши и монеты. Порядковые номера Старших Арканов
указаны на каждой карте римскими цифрами». Итак, перечисляю: номер один —
Жонглер, два — Императрица, три — Верховная жрица, или папесса…
— Кто? — не удержалась Нэнси. — Папа Иоанна?
Прости, папочка, я не хотела тебе помешать.
— Четыре — Папа или Иерофант, пять — Император или
Правитель, затем по порядку: Колесница, Влюбленные, Отшельник, Воздержание,
Сила, Правосудие, Колесо фортуны. Повешенный.
— Славную партию в бридж можно было бы сыграть, —
заметил Ральф. — Хожу с «Повешенного»! Повисла неприятная пауза.
— Ральф, если тебе смешно… — начал м-р Кенинсби и
замолчал.
— Давайте продолжать, — предложила Сибил. — Я
сама сказала бы какую-нибудь глупость, но Ральф меня опередил. Захватывающе
интересно!
М-р Кенинсби буркнул что-то под нос и продолжил:
