Он настолько внутренне сосредоточился и слился с ритмом
заклятья, что поначалу не ощутил ее присутствия. Кто-то поймал и отвел его руки
— а в следующий миг он уже прижимал к себе заснеженную фигурку в сером пальто.
Он не успел понять, кто это, и вскрикнул от ужаса, приняв ее за неведомое
существо, за одного из обладателей жезлов, который дерзнул подкрасться к
хозяину. Впрочем, он тут же понял ошибку и закричал, не скрывая ярости: «Ты
идиотка! Полная идиотка! Ты же рассыпала карты!» В сумраке он лихорадочно
пересчитал оставшиеся листы. У него на руках было четыре старших масти.
Остальные рассыпались в тот момент, когда Нэнси схватила его
за руки, и теперь танцевали в снежном вихре, ломая ритм, внося в бурю хаос
стихии. Он рванулся было вперед, но Нэнси обхватила его за плечи, и он не
посмел освободиться. Катастрофа, двойная катастрофа! Магические инструменты
потеряны, а вихрь вырвался на волю! Он растерялся. Нэнси с полузакрытыми
глазами бормотала: «Генри, не надо, пожалуйста, Генри…»
— Ты уже сделала все, что могла, — глухо
проговорил он. Между ними больше не было секретов, и теперь можно было
говорить, не таясь.
— Останови бурю, — настаивала Нэнси. —
Дорогой, не делай этого. Не таким способом.
— Я не могу, — сказал Генри. — У меня больше
нет карт. Пойдем-ка внутрь. Нельзя здесь стоять. Кто знает, что может случиться.
Он не повысил голос, она не возразила. Надеждам и чаяниям
обоих пришел конец. Башня, которую воздвигал каждый из них своими стремлениями,
желанный небесный Вавилон рухнул в грохоте противящихся друг другу воль и
языков, и ужасающая тишина наполнила оба сердца. Наступило время нового союза —
союза отчаяния. Генри обнял Нэнси за плечи.
— Пойдем.
Первые шаги дались с трудом, но дальше было еще хуже. Шторм
разыгрался с новой силой. В воздухе закипела битва, сами небеса, бывшие прежде
только безучастными свидетелями происходящего, пришли в движение. Начинался
бунт естественных и сверхъестественных сил. В какое-то мгновение Нэнси оторвало
от Генри, но они тут же снова соединили руки, охваченные единым порывом
самосохранения. Дважды метель сбивала их с ног, и они пробирались ползком, пока
случайная промашка врага не позволяла им встать. Едва живые, добрались они до
открытой двери, как до безопасной гавани. Но для спасения следовало предпринять
еще кое-что. Генри, спотыкаясь, добрел до кухни и позвал на помощь. Одна
служанка занялась Нэнси, вторая вытерла пол и вместе с Генри заперла дверь.
Едва был задвинут засов, как Генри рухнул без сил прямо на пол, разом забыв и о
своем плане, и о своем крахе, и о своем достижении.
Глава 9
Сибил
Сибил Кенинсби шагнула в метель. Ветер обжег лицо и едва не
сбил с ног. Она не обратила на это внимания. Ветер раскачивал ее тело, но сама
Сибил без труда подчиняла себя тому единственному, что открылось ей в жизни:
щедрости Любви. Она склонялась перед ветром не от бессилия, а так, как верующий
преклоняется перед внешними проявлениями Бога, позволяющими полнее ощутить свое
единство с Ним. Сибил на миг замерла, словно в ожидании радостной обещанной
встречи, и ветер не обманул ее ожиданий, позволив удерживать равновесие. И
снова ее наполнила безмятежная удовлетворенность.
Это ощущение было чистой радостью. Знание и благодарность
слились, а радость стала следствием их союза. Стоило направить ее вовне, как
она возвращалась обратно; Лотэйр Кенинсби, к которому устремились помыслы
Сибил, где бы он не был, уже попал в сферу этого возвратного движения. Теперь в
умиротворенности Сибил появился новый оттенок. Она сосредоточилась на брате;
она собрала внутри себя все, что знала о нем, и растворила в себе это знание. И
все вокруг обрело свои истинные места и формы.
Такого состояния, в котором интересующие ее вещи и люди
больше не требовали мысленного контроля, а возникали словно из небытия так же
легко и естественно, как они существовали независимо от Сибил, — такого
состояния даже она достигала нечасто. Это искони присущее человеку наивысшее
состояние было искажено в ней, как и во всех прочих, грубым господством
собственных желаний. Когда она открыла истинный закон, когда узнала, что имеет
право и силу владеть всем просто потому, что полностью владеет собой, на пути к
полной свободе все еще оставалось множество препятствий. Дни проходили в
страданиях, ночи — в молитвах, прежде чем ее одинокая душа смогла найти
спасение, а суетные желания, равно как и не праведные мечтания, угасли. Был
период, когда прирожденная веселость — естественное следствие быстрого ума —
оставила ее. Брат называл такие состояния просто: «Сибил что-то хандрит».
Каждый раз она чувствовала себя при этом чуть ли не предательницей, поскольку
считала радость долгом каждого человека по отношению к окружающим. Она
попыталась заставить себя выглядеть веселой. Старания не увенчались успехом,
зато принесли ей подлинный подарок.
Едва ли она помнила, когда именно слово Любовь стало
означать для нее самое великое в человеке. То один, то другой случай высвечивал
в сознании эту мысль. Однажды незадолго до смерти мать сказала ей: «Люби,
Сибил, если осмелишься; если нет, признай это» А как торжественно звучало слово
«Любовь» у великих поэтов, особенно когда она в юности читала Данте. Вспомнился
и какой-то проповедник в поезде, сунувший ей брошюру: «Люби Господа или
попадешь в ад». Только много лет спустя она смогла понять, насколько точна была
формулировка. Будущее время стоило бы заменить настоящим: «Либо ты любишь Бога,
либо пребываешь в аду». Правда, необходимость слова «Бог» тоже вызывала у нее
некоторые сомнения.
По ее мнению, Любовь была вполне самодостаточна. Она все еще
пыталась радоваться, когда однажды шла по Кингсуэй и внезапно осознала, что
незачем ни пытаться, ни радоваться: надо только оставаться в покое и позволить
радоваться самому Божеству, поскольку того требует Его собственная природа.
Порой она забывала об этом; ее смертное земное начало время от времени
порывалась действовать, приводя ее в смятение и затмевая Его тонкие проявления.
Но такое случалось с ней все реже; воля Судьбы, имя которой и есть Любовь, все
полнее овладевало ее существом.
Сила Любви вела Сибил и теперь; мысли ее сосредоточились на
брате. Она вышла с подъездной аллеи на дорогу и осмотрелась. Едва ли она
рассчитывала сразу же увидеть Лотэйра; нет, ее задача заключалась в том, чтобы
искать. Ее не удивляло, что она так легко шла сквозь вьюгу, ведь на самом деле
шла не Сибил — шла сама Любовь, и не буре заступать ей дорогу. А буря, между тем,
разыгралась поистине величественная; Сибил благоговела перед грозной силой
стихии. Она мельком подумала, что Лотэйр сейчас вряд ли разделяет ее чувства.
Хорошо бы, конечно, суметь показать ему, как прекрасна эта слепая мощь. Тогда
бы они могли порадоваться вместе. А если бы к ним присоединились Нэнси, Генри,
Аарон Ли, Ральф, и все прочие тоже, было бы совсем замечательно. На миг ей
привиделось человечество, ликующее среди всей этой грозной красоты, где радость
творения отвечала радости Творца.
Наверное, Лотэйр сбился на развилке, свернув к холмам. Если
до перекрестка она не встретит брата, то как же ей быть: идти вперед или тоже
повернуть к холмам? Она давно поняла: Любовь требует, чтобы человек сначала
сделал все, что в его силах, а потом уже полагался бы на Нее. Любовь может
соизволить воспользоваться услугами разума, но лишь в том случае, если он
должным образом подготовлен. Поэтому Сибил начала размышлять и тут же
споткнулась обо что-то.
