Она отпустила котенка и чуть ли не подбежала к нему.
— Бредни, говоришь? — фыркнула она. — Ты
помог спрятать моего младенца, Аарон Ли, а теперь говоришь, что это бредни?
— Твой младенец умер, — огрызнулся Аарон, и два
старых человека яростно уставились друг на друга. — Разве ты до сих пор
этого не поняла?
Она вцепилась в его одежду. От резкого движения брызги
талого снега разлетелись по комнате.
— Мой младенец никогда не умрет, — крикнула
она, — и ты знаешь это. Поэтому ты и ненавидишь меня. — Но тут как-то
вдруг ее поведение изменилось. — Ты прав, Аарон, — забормотала
она. — Да, да, ты прав. Дай мне твою постель, в которой спать, и твою
тарелку, из которой есть, и однажды я дам тебе еду и постель в доме, лучшем,
чем этот. Но сначала поцелуй меня, Аарон, и я никогда не пошлю Стивена вырвать
у тебя из глотки тайну могилы, в которой вы похоронили его. Поцелуй меня,
Аарон.
Аарон Ли порывисто встал и наступил на котенка, деловито
обнюхивавшего его ноги. Котенок взвизгнул; Аарон оступился и едва не упал. Он
яростно обернулся и пнул котенка ногой так, что тот отлетел к противоположной
стене.
— Выброси его! — завопил он. — Вышвырни его
на улицу. Кто его приволок? Стивен, поймай эту тварь и выброси за дверь.
Молодой человек, который все это время тупо подпирал стену,
следя глазами за Джоанной, нерешительно шевельнулся. Джоанна не подала ему
знака, и он, в один шаг оказавшись у стены, поднял котенка, совершенно
скрывшегося в его огромных ладонях.
— Что мне с ним делать, бабушка? — гулким басом
спросил он.
— Выкипи за дверь! — приказал Аарон.
— О нет, не надо, не выбрасывай его в снег, —
сказала Джоанна. — Это такой ловкий маленький кот. Он очень маленький, но
все сначала бывает маленькое. Он вырастет, вырастет. Пусть он спит на моем
одеяле, Аарон; кошки чувствуют кровь и садятся в круг около тайного места,
ожидая Бога. Ты когда-нибудь видел, какими глазами они смотрят на тебя, когда
ты тасуешь карты? Видел маленькие зеленые глаза и маленькие царапающиеся
коготки? Дай его мне, и он будет спать, пока не придет должный час.
— Да ни один кот и близко не подойдет к твоим вонючим
тряпкам, — сказал Аарон, тщетно пытаясь воззвать к здравому смыслу. Но
старуха, не слушая его, подозвала Стивена и забрала у него котенка. У нее на
руках он завозился и даже мяукнул разок, но вырываться не стал. Джоанна поднесла
его к глазам, рассматривая и приговаривая что-то, а он уставился на нее в
ответ. Примерно с полминуты они смотрели друг другу в глаза, потом Джоанна
сказала:
— Покажи, где я буду отдыхать, Аарон. В этот момент
вернулась служанка. Аарон переговорил с ней и бросил Джоанне:
— Иди с Анабель, она проводит тебя, — и обратился
к Стивену:
— А ты иди со мной. Тебе дадут вытереться и перекусить.
— Ах нет, пусть Стивен спит в одной комнате со
мной, — воскликнула Джоанна, — мы так привыкли, нам не по себе, когда
мы врозь. Стог сена или погост, королевские покои или каменоломня — нам все
равно, раз Стивен сторожит, пока я дремлю, а я бодрствую, когда он спит. Вот
только он не умеет видеть мои сны. Я-то могу видеть его, но там только вода,
ветер и огонь, и все это на земле, скрытой от других до прихода Горa.
С этим именем на нее снизошел покой; она прижала котенка к
щеке и стала что-то напевать ему, идя за недовольной Анабель.
Стивену действительно дали «перекусить», но его не было за
запоздалым суматошным ужином, на который вскоре собрались Аарон, Сибил и Ральф.
Аарон пробормотал что-то насчет вероятной занятости Генри и, казалось, принял
как должное отсутствие Нэнси, пожелавшей остаться в постели после всех
переживаний. Сибил подумала, что Нэнси возмутила бы подобная трактовка событий,
но в тот момент даже Сибил не до конца осознавала нависшую опасность. По словам
Нэнси, Генри напустил бурю на Лотэира, воспользовавшись какими-то магическими
приемами с картами Таро. Но и Нэнси не знала, а значит, не могла рассказать Сибил,
о последовавшем вскоре после этого разговоре Генри и Аарона. Генри, очнувшись у
запертой двери на террасу, увидел над собой лицо деда. Когда Аарон узнал о
случившемся, то отшатнулся, потрясенный.
— Но тогда, — запинаясь произнес он, — мы не
сможем остановить ветер, — и лицо его побелело. — Мы все погибнем.
— Да, — сказал Генри, — и это конец всем
нашим ожиданиям.
И он отправился в свою комнату сидеть в темноте и размышлять
о рухнувших надеждах, ожидать конца, который наступит, когда сила выпущенных на
волю стихий ворвется в дом, и просидел так до самого прихода Нэнси. Но Аарон в
глубине души не верил в подобный конец: такого просто не должно быть. Что-то
обязательно произойдет, какой-нибудь невероятный случай спасет их. Он никогда
не придавал значения вторжениям Генри в сферы стихий, так что Генри вполне мог
ошибаться. Древние рукописи говорили о подобных возможностях, но и рукописи
могли ошибаться. Они с Генри задумывали уничтожить гостя, исходя из
предположения, что рукописи говорят правду, но буря могла подняться и сама по
себе, Кенинсби вполне мог спастись; в обычную метель так бы скорее всего и
случилось. Лотэйр Кенинсби не мог уйти слишком далеко, и вряд ли ему угрожало
что-нибудь серьезное — если только снег и ветер не искали именно его. Ну а раз
так, если все обойдется, значит, карты Таро и фигурки не обладают силой сами по
себе, а являются только пассивным отражением универсальных мировых законов, и
их тайна — только тайна знания и пророчества, а не созидания и управления.
Тогда их гость вернется домой благополучно, да и всем остальным едва ли
что-нибудь угрожает.
Жаль, если часть карт действительно пропала. Это катастрофа:
теперь никому уже не разгадать смысл танца. Предсказание судьбы уже никогда не
поднимется до науки мудрости. Но сам он уцелеет. Годы упорных занятий отчасти
пошли прахом, но сам он уцелеет. На краю полного уничтожения Аарон отчаянно
сопротивлялся гибели. Он потребовал знака, и знак был явлен. Лотэйр Кенинсби,
чуть не падая от усталости, вошел в гостиную, и Аарон, увидев его, вздохнул с
облегчением. От карт он бы не ушел. Значит, метель — явление естественное, она
прекратится сама.
Успокоившись, он даже не стал сдерживать перед Джоанной
застарелые ревность и ненависть. Много лет назад фигурки стали его
собственностью. Они с отцом благоговейно достали их из большого круглого
серебряного ларца — всего около шести дюймов в высоту, но очень широкого. В нем
веками, укрытая тряпьем и рухлядью, кочевала на телегах по миру сокровеннейшая
тайна цыган. Немногие из бродячего племени знали о ней. Давным-давно жил на
свете умный, пытливый цыган, удостоенный посвящения то ли где-то на Востоке, то
ли в одной из лож Европы. Кто он был — египтянин, иудей, еретик-христианин из
павликанцев, боголюбов, несториан — никто не знал. А может, он жил еще дальше,
в окруженной песками Абиссинии; на это намекали странные фигурки-символы, не
соотносившиеся ни с одной известной традицией. Они казались узнаваемыми, но
оставались чужими, видимо, они существовали еще до появления большинства
церквей и сект. Тот, кто создал эти фигурки вместе с листами раскрашенного
папируса, соответствующими семидесяти восьми ступеням познания, полюбовался на
бесконечный танец, спрятал все в ларец и отправил в бесконечное странствие. Он
сложил карты Таро в определенном мистическом порядке, каждая из них была
незримо связана с движениями более могущественного золотого оригинала, а тот, в
свою очередь, отображал один из планов бытия.
