— Смерть, Дьявол, Падающая башня. Звезда, Луна, Солнце,
Страшный суд… — он приостановился, чтобы поправить очки. Остальные в полной
тишине ждали продолжения. — Двадцать первая — Мир, и последняя карта,
нулевая — Шут.
— Ноль обычно бывает в начале, — заметил Ральф.
— Не обязательно, — сказала Сибил. — Он может
стоять где угодно. Ноль — вообще не номер, скорее его противоположность.
Нэнси оторвалась от карт.
— Ловлю на слове. А как с числом десять? Ноль там —
номер, потому что он — часть десяти.
— Совершенно верно, Нэнси, — подхватил Кенинсби с
тайным удовлетворением. — По-моему, девочка поймала тебя, Сибил.
— Ну, если вы считаете, что любое соединение нуля и
единицы действительно составит десятку… — Сибил улыбнулась. — Может, это
относится не только к числу десять?
— Но мы же не об этом, — торопливо перебила
Нэнси. — Разве они не замечательные? Только зачем они нужны? И что
означают все эти рисунки? Генри, почему ты так странно на них смотришь?
Генри действительно разглядывал первую карту, Жонглера, так
пристально, словно хотел запомнить до мельчайших деталей. На ней был изображен
человек в белой тунике; лицо повернуто в профиль и скрыто в тени от черной
шляпы. Черный цвет был настолько глубоким, что, казалось, художник перенес на
картинку кусочек ночи. Густая тень и короткая острая бородка мешали рассмотреть
черты лица. На груди на тунике были вышиты три круга. Первый — из мечей,
жезлов, чаш и монет, расположенных по очереди, так что монете внизу
соответствовали острия двух мечей наверху; второй круг, внутри первого, состоял,
насколько могла рассмотреть Нэнси, из кружков, в каждом из которых находилась
одна из старших карт, третий, внутренний круг содержал одну-единственную
фигурку, настолько маленькую, что Нэнси не могла понять, что она изображает.
Человечек, должно быть, жонглировал; одна рука у него была поднята вверх,
другая обращена к земле, а между ними по дуге летали сверкающие шары. В верхнем
левом углу карты причудливые виньетки сплетались в какую-то сложную надпись.
Когда Нэнси заговорила, Генри медленно положил карту и
перевел взгляд на девушку. Их глаза встретились — обычно они встречались как
два океана, две бездонные глубины, сливавшиеся и составлявшие новый
океан, — а тут вдруг Нэнси поняла, что вместо глубин видит два пересохших
озерца, словно неведомый отлив унес из них всю влагу. Она зажмурилась, как
купальщик на пустом берегу под холодным ветром, и воскликнула:
— Генри!
Ощущение мелькнуло и исчезло; Генри уже взял следующую карту
и пристально рассматривал фигуру женщины — иерофанта. Она была изображена
сидящей на древнем троне между двумя массивными колоннами; облако дыма мрачным
покровом клубилось над митрой на голове женщины, а от ног ее водопадами
низвергались реки. Одна рука была вытянута вперед, словно указывая потокам
направление течения; другая покоилась на тяжелом открытом фолианте с огромными
застежками, лежавшем у нее на коленях. И на этой карте в левом верхнем углу
стояла та же причудливая надпись.
— Здорово! — выдохнула Нэнси, не отрываясь от
карты.
— И все-таки, — спросил Ральф, — они для
игры, или для чего? — Он посмотрел через плечо Генри. — Старая Дева,
надо полагать; а на первой — Нищий-Сосед.
— Великолепная работа, правда? — сказала Сибил
Кенинсби и осторожно взяла одну из тех карт, которые ее брат назвал Старшими
Арканами. Она значилась под номером девятнадцать, называлась «Солнце» и
содержала очень простой рисунок: на ясном небе во всю ширь сияло солнце, а
внизу счастливо играли двое детей — мальчик и девочка. Сибил снова улыбнулась,
рассматривая их. — Ну разве не хороши? — прошептала она. Фигурки
действительно казались такими живыми, яркими, радостными под благодатным
светом, отблеск которого перешел и на лицо самой Сибил, разглядывавшей рисунок.
По крайней мере, так показалось Генри, который положил свою карту, пока Ральф
говорил, и теперь глядел на Сибил поверх склоненной головы Нэнси. Сибил подняла
голову. — Просто совершенство, правда, Генри?
— Они очень хороши, — с чувством проговорил Ли. Он
казался немного озадаченным, словно нашел не совсем то, на что рассчитывал.
— Но — что — они — значат? — раздельно проговорил
Ральф. — Какой в них смысл?
— Дункан часто повторял мне, — сказал м-р
Кенинсби, который уже отложил каталог и стоял у стола рядом со всеми; на
высоком лбу с залысинами блестел свет, тонкое, недовольное лицо наклонилось к
колоде, — что карты Таро появились в XIV веке, хотя кое-кто считает их
египетским изобретением. — Он умолк, как будто говорить больше было не о
чем.
— Это же непросто — придумать такое, — со знанием
дела произнес Ральф. — Но кому и зачем это понадобилось? Я про то, что
они… ну, в общем, штука-то бесполезная, правда?
— У нас есть предание, — осторожно начал Генри, и
м-р Кенинсби тут же переспросил:
— У нас?
Молодой человек чуть заметно покраснел.
— Я имел в виду — у цыган, — небрежно заметил он и
добавил для Нэнси:
— Все из-за тебя, дорогая. Все время делаешь вид, будто
я — настоящий цыган, с табором, жестяным чайником и бабкой с черной трубкой.
— Разве ей не понравились бы эти карты? — с жаром
проговорила Нэнси. — Ой, Генри, дорогой, если бы у тебя была такая бабушка,
она рассказывала бы нам истории про Таро, а может быть, даже гадала бы по этим
— как ты их назвал, папочка? — Старшим Арканам.
— Может быть, посмотрим дальше? — сменил тему
Ральф.
— По крайней мере, у меня есть дедушка, — сказал
Генри для Нэнси.
— Подумаешь, дедушка! — поддразнила она. —
Спорить могу, он живет в доме с электрическим освещением, а вовсе не в таборе
под звездами. Может быть, он объяснит нам, что это такое? — она достала
последнюю карту, помеченную нулем. Объяснения действительно не помешали бы,
потому что карта выглядела весьма необычно. На ней был изображен молодой
человек в чужеземной одежде, раскрашенной полосами — черной, серой, серебристой
и красной. Ноги и руки его были обнажены, на плече лежал посох, по которому
змейкой бежала резьба, а к посоху была привязана круглая сума, чем-то похожая
на шары, которыми играл Жонглер. Перед ним танцевала в воздухе стрекоза или
какое-то другое крылатое создание; сбоку тянулась к нему рысь или молодой тигр
— не то ласкаясь, не то нападая. У человека были очень яркие глаза. Он улыбался
так открыто и восторженно, что эта улыбка вызывала даже легкое опасение. Ни
один человек в здравом уме не бывает настолько счастлив. Казалось, он только на
миг задержался перед тем, как сделать следующий шаг. Никакого заднего плана у
карты не было только ровный золотой фон.
