— Нет, — сказал Генри, — это довольно трудно.
Эта карта — тот самый непредсказуемый фактор.
— Непредсказуемый для чего? — уточнил м-р
Кенинсби.
— Ну, — Генри на секунду задумался, — скажем,
если хочешь узнать судьбу по картам Таро. Как известно, гадательных систем
существует несколько, но ни одна из них не говорит, что означает Шут. Обычно
его добавляют к Старшим Арканам — до двадцати двух.
— Их и есть двадцать два, — сказал м-р
Кенинсби. — Я только что перечислил все номера.
— Нет, сэр, — ответил Генри словно нехотя. —
Это не совсем так. Строго говоря, их — двадцать одна и ноль, как говорила мисс
Кенинсби. А ноль — он и есть ноль, ничего, то, что не считается.
— Может, еще какие-нибудь посмотрим? — спросил
Ральф.
— А ты умеешь по ним гадать? — с надеждой спросила
Нэнси, но Генри покачал головой.
— Не так, как нужно. По крайней мере, пробовать мне бы
не хотелось. Но вообще-то это можно; мой дед должен знать, как это делается.
Очень любопытные карты, а эта колода — особенно.
— А что в ней такого особенного? — не отставала
Нэнси.
Генри ответил, не сводя глаз с карт:
— Говорят, что тасует карты земля, раскладывает дождь,
перебирает ветер, а разделяет по мастям огонь. А Старшие Арканы могут объяснить
все, что происходит в мире, они есть мера бесконечного танца.
— Какие-нибудь простонародные суеверия, надо
полагать? — заметил м-р Кенинсби, от всей души желавший, чтобы его дочь не
связывалась с таким суеверием, как этот Генри Ли.
— Скорее всего, так оно и есть, сэр, — ответил
молодой человек. — Мой народ любил рассказывать эти истории еще в те
времена, когда весь табор собирался вокруг костров.
— Жутко интересно, — сказала Нэнси. — А что
такое «бесконечный танец», Генри, миленький?
Он легонько приобнял ее, как только м-р Кенинсби повернулся
к ним спиной.
— А разве ты не знаешь? — шепнул он. —
Посмотри на седьмую карту.
Она послушно отыскала глазами нужный номер и увидела под
монограммой двух влюбленных; обе фигуры в золотистом ареоле, обе — с
протянутыми навстречу друг другу руками, обе одеты в шкуры какого-то дикого
зверя. Они шли рядом, танцуя, по длинной дороге, которая начиналась с точки на
горизонте и выходила на передний план. Рука Нэнси накрыла руку Генри, она
улыбнулась ему и сказала:
— Только-то?
— Это, по крайней мере, первый шаг, — ответил
он. — Если, конечно, не начинать с Отшельника.
— Сибил, я жду, — напомнил м-р Кенинсби, и Си-бил
поспешно взяла следующую колоду, а Ральф с видимым удовольствием собрал колоду
Таро и убрал на место.
Но интерес зрителей внезапно иссяк. Генри и Нэнси были
заняты собственными чувствами, м-ру Кенинсби и его сыну стало скучно, и через
пару минут Сибил учтиво произнесла:
— Не кажется ли вам, что на сегодня довольно? «Она и
вправду всегда точно знает, когда остановиться», — подумал про себя м-р
Кенинсби, а вслух заметил:
— Как хочешь, как хочешь. Что скажете, Генри?
— А?.. — вздрогнул Генри и тут же
согласился, — О, как вам угодно.
— Я за то, чтобы их убрать, — сказал Ральф еще
охотнее, чем отец. — Недурственная коллекция. А те, как-вы-их-там-называли
— просто главный лот.
Часа два спустя Нэнси провожала Генри до дверей. Звезда,
низко висевшая над горизонтом, напомнила ей одну из «как-их-там-называют» карт.
— Ах, дорогой, ты научишь меня предсказывать судьбу по
тем картам — ну, по особенным?
— По Таро? — переспросил Генри с легкой иронией.
— Если ты их так называешь, — сказала она. —
Я немножко умею гадать по обычным.
— А рука у тебя чуткая? — спросил он. — Тут
важно чувствовать, как карты ложатся, не неволить себя, делать то, что они
скажут.
Нэнси поглядела на свои руки, пошевелила кистями.
— Почему бы и нет, главное — не торопиться. Ну, испытай
меня, Генри, милый.
Он положил обе ее руки к себе на ладонь.
— Мы попробуем, дорогая, — серьезно произнес
он. — Мы обязательно попробуем, что ты сумеешь сделать со Старшими
Арканами. Если это действительно та самая колода… Как ты думаешь, твой отец не
мог бы продать их мне?
— Зачем? Они тебе нужны? — удивилась Нэнси. —
Я всегда знала, что ты все-таки настоящий цыган! И ты сменишь обличье и уйдешь
к своему племени? Ой, давай, а я стану цыганкой. «Добрый господин, добрый
господин», — затараторила она. — И каждый кладет в мою ладонь по
фунтовой бумажке, потому что я прекрасна, а Король, может быть, поцелует меня
на виду у всех придворных дам. Тебе это понравилось бы? А потом он подарит мне
бриллиантовое кольцо, а ты будешь хвастаться им, когда всякие судьи придут к
нам пить чай. И не уверяй меня, что не придут, потому что ты станешь судьей, и
вы будете обсуждать всякие случаи, а у меня останется только бриллиантовое
кольцо, чтобы вспоминать, как Король Англии подарил его нищей цыганской
девочке, когда она еще не превратилась в леди Ли и ей не приходилось смягчать
сердце своего мужа, чтобы он был подобрее к бедным осужденным, которых приводит
к нему полиция. Теперь ты знаешь, о чем я мечтаю, и когда увидишь, что я
задумалась, никогда, никогда не мешай мне.
— Вряд ли мне удастся тебе помешать, — заметил
Генри.
— Противный! — надулась она. — Ты смеешься
над своей бедной Нэнси! Скажи еще, что я болтушка! Что же мне, на пальцах с
тобой разговаривать, — она, дурачась, подняла руки и неуклюже воспроизвела
несколько жестов из языка глухонемых, — чтобы объяснить, в какой магазин я
собираюсь?
Он поймал ее руки в свои и легонько сжал.
— Не хвастайся своей красотой, радость моя, а то когда
я стану судьей, придется разбираться с твоим слишком гордым сердечком, и в
наказание отправлять твои нежные руки в тюремную прачечную.
— А я завлеку сына губернатора и убегу, — сказала
она, — и напишу балладу о жестоком судье, и о том, как он сначала побил, а
потом запер свою милую. Дорогой, тебе пора идти. До завтра, хорошо? Поезжай
домой и ложись спать. Спокойной ночи. С тобой ведь ничего не случится,
обещаешь?
— Я пресеку любые происшествия в самом начале, —
сказал Генри. — Если что-то начнет происходить, оно у меня не обрадуется.
— Хорошо, — сказала она. — А то мне совсем не
хочется, чтобы еще что-нибудь происходило. Ну же, спокойной ночи — почему ты
все еще здесь? Тебе ведь не очень далеко до дома. К полуночи наверняка
доберешься.
