— Они точно такие же, до мельчайших деталей, проговорил
он.
— И вот этот? — тихо спросил Аарон, указывая на
Шута в самом центре.
Фигурка, образующая центральную ось причудливого танца, не
двигалась. Рысь (а может быть, это был молодой тигр) около нее тоже не
шевелилась. Они словно замерли — человек на бегу и зверь перед прыжком — в
самый разгар танца, а вокруг них, скользя, изгибаясь, взлетая легкими балетными
прыжками, кружились остальные.
— И он точно такой же, — сказал Генри и медленно
повернулся.
Старик шагнул ему навстречу.
— Но тогда, — прошептал он так тихо, что голос его
почти слился с музыкой, — тогда мы можем узнать — в любой момент — о чем
говорит танец? Мы сможем, наконец, узнать будущее!
— Наверное, — подумав, ответил Генри. — Но
ведь Шут неподвижен. Как это сказывается на предсказаниях? Что об этом говорят
твои книги?
— Ни одна из них вообще никак не объясняет его, —
сказал Аарон.
Минуты две-три они стояли, молча наблюдая за непрестанным
движением, слушая несмолкающие звуки и сами меняясь в переменчивом свете.
Наконец Аарон произнес:
— Пойдем-ка отсюда. Не стоит смотреть слишком долго,
если не изучаешь танец.
Генри, однако, не спешил.
— Сомневаюсь, можно ли постичь танец, не будучи среди
танцоров, — задумчиво произнес он.
— Мы и так среди них, — торопливо ответил
старик. — Мы там, как и все остальное.
— «Остальное!» — насмешливо перебил Генри. —
Остальное — это камни, ветра, корабли. Но ведь они не знают. А чтобы знать… —
он внезапно умолк и стоял, погрузившись в размышления, пока дед не потянул его
за руку; тогда молодой человек неохотно повернулся к выходу, прошел под
занавесями и вернулся в первую комнату. Аарон запер дверь, устроился в кресле
за столом и испытующе поглядел на внука.
— И что же ты собираешься делать с этой колодой? —
спросил он.
Генри резко поднял голову, отогнал какую-то навязчивую мысль
и улыбнулся. Но глаза его при этом оставались серьезными.
— Не знаю, — признался он. — Не забудь, я их
и увидел-то совсем недавно.
— А нынешний хозяин, ну, отец этой девицы, он не
собирается их продать? — с надеждой спросил Аарон.
Генри побарабанил пальцами по столу.
— Едва ли, — медленно произнес он, — впрочем,
сейчас трудно сказать… Предполагается, что после его смерти — а может, и перед
ней, — вся коллекция перейдет в распоряжение Британского музея.
— Что? — Сообщение привело Аарона в неподдельный
ужас. — Но это же идиотизм. Значит, наверняка продаст, если предложить ему
побольше.
Генри покачал головой.
— Не уверен. Он из тех людей, которые легко получают
все, что им захочется, и тут же обнаруживают, что оно им совершенно ни к чему.
А уж деньги-то ему и подавно не нужны. Он не в силах придумать, что могло бы
доставить ему удовольствие, поэтому терпеть не может, когда что-то доставляет
особое удовольствие другим. Нет, он не жестокий. Даже добрый по-своему. Но он
цепляется за свое, как ребенок за сломанную игрушку — вдруг она ему
когда-нибудь понадобится, или вдруг кто-то другой начнет играть с ней.
— А деньги? — упорствовал Аарон.
— Я ведь уже сказал.
— Может быть, он их дочери подарит? — предположил
Аарон. — Ты же собираешься на ней жениться?
— Как он отдаст ей одну колоду, если должен передать в
музей всю коллекцию? — пожал плечами Генри. — Да, я собираюсь на ней
жениться. Думаю… ладно, пока неважно. Но если он отдаст ей все, то будет
страдать, потому что нарушил волю своего друга; а если подарит одну колоду, то
будет страдать из-за необходимости объясняться с музеем; а если отдаст
коллекцию в музей, то будет страдать, что упустил ее.
— Что-то я не понял. Ты же говоришь, он решил хранить
ее до самой смерти, тогда как же он ее упустит? — уточнил старик.
— По-моему, он несчастен так, что дальше некуда. Он все
думает о том, что потеряет, когда умрет. Всю жизнь он только и делает, что ждет
компенсации.
Аарон Ли подался вперед.
— Просто необходимо, чтобы он продал их, или подарил,
или потерял, что ли, — беспокойно сказал он.
— Вряд ли их можно потерять, — усмехнулся
Генри. — Ты не забыл о силе самих карт?
— Хм, значит, остается насилие… Впрочем, это
неблагоразумно, — Аарон рассуждал сам с собой. — Но если просто взять
их… взять именно для этой цели… Я не вижу, почему бы этого не сделать?
— У мистера Лотэйра Кенинсби другое мнение на этот
счет, — сухо заметил Генри. — Я даже не уверен, что смогу уговорить
Нэнси.
— Да она-то тут при чем? — недоуменно спросил
старик.
Генри попытался беззаботно улыбнуться, но улыбка не
получилась.
— Хотел бы я знать! Только, имей в виду, я против ее
воли не пойду, по крайней мере, пока… Он замолчал и Аарону пришлось спросить:
— Пока — что?
— Пока не узнаю, нельзя ли разыграть карту Влюбленных, —
закончил Генри. — Знать — видеть изнутри — понять танец. Ладно,
посмотрим. — Он перевел взгляд на внутреннюю дверь и медленно проговорил:
— Нэнси…
— Но ты должен что-то предпринять, и быстро, перебил
Аарон. — Мы не можем рисковать. Несчастный случай…
— Или приступ меланхолии, — подхватил Генри, и
карты окажутся в музее. Да, ты прав: рисковать нельзя. Между прочим, ты
что-нибудь знаешь о Джоанне?
— Я ее уже несколько месяцев не видел, — ответил
старик, пожав плечами. — Летом она была здесь. Да я же тебе говорил…
— Я помню, — кивнул Генри. — Она все такая же
сумасшедшая? По-прежнему выкликает имена своих давно умерших богов?
Аарон беспокойно шевельнулся.
— Давай не будем об этом. Я ее побаиваюсь.
— Боишься Джоанны? — удивился Генри. — С чего
бы это? Чем она может нам помешать?
— Джоанна не в своем уме, и это опасное
сумасшествие, — сказал Аарон. — Если она узнает, что Таро могут
соединиться со своими оригиналами и мистерия обретет завершение…
— И что тогда смогут сделать старуха и
мальчишка-идиот? — спросил Генри.
— Лучше бы ты называл их безумной пророчицей и юным
покорным Самсоном, — вздохнул Аарон. — Иногда она представляется мне
одной из тех. Если она решит, что тело ее сына найдено и оживлено… если узнает
о картах, то вполне может… Безумный Иерофант…
