— Может быть, она, наоборот, успокоится, когда узнает,
что ее ребенок нашелся? — спросил Генри.
— Ты хочешь сказать: когда узнает, что мы прячем его от
нее? — усмехнулся старик. — Спроси у своей крови, что бы ты стал
делать, Генри. Твой дух ближе к ее духу, чем мой. Когда мы с ней оба были
молоды, я выбрал свое предназначение — постичь смысл танца, а она вообразила,
что будет помогать мне в этом, и занялась изучением древних египетских
преданий. Тридцать лет она изучала их, и ее ребенок должен был стать Величайшим
в этом мире. Он родился, и в тот же день умер… Генри резко перебил его.
— Ты никогда не рассказывал мне об этом. Значит,
Джоанна намеревалась создать жизнь в согласии с танцем? Почему умер ребенок? И
кто был отцом?
— Может быть, сердце у него было слишком великое, а
может, тело слишком слабое: откуда мне знать? — пробормотал дед. —
Она вышла замуж за человека знающего, но он вел дурную жизнь и казался
ничтожеством рядом с ней. Ей хотелось им восхищаться, а приходилось смеяться
над ним… и над собой. Но она так хотела его, что сделала отцом своего ребенка,
хотя и не переставала ненавидеть за слабость. Она издевалась над ним, даже
била, пока ребенок был у нее в утробе — из любви, смешанной с ненавистью,
гневом, пренебрежением и страхом. Ребенок родился семимесячным и тут же умер.
Муж сбежал от нее накануне родов и в ту же ночь, пьяный, попал в аварию и
погиб. Когда Джоанна узнала, что младенец мертв, она страшно закричала, вот
тогда-то с ее лицом и случилась эта перемена. И не только с лицом… Карты Таро,
которые она, как и все мы, искала, предания о богах, которые она изучала, и
ребенок, который виделся ей Владыкой силы и чье тельце, прожившее только пять
часов, лежало перед ней — все это навеки смешалось в ее сознании.
И вот уже пятьдесят лет она ищет его, и называет Осирисом,
потому что он умирает, и Гором, потому что он живет, а по ночам обращается к
нему с тысячей ласковых имен. У существа, живущего в ее сознании, один и еще
двадцать ликов, и все они — образы карт Таро. Когда она найдет те части тела,
которые разбросал по всему свету ее враг, он же ее муж, он же Сет, он же — все
мы, потому что мы тоже ищем карты, — тогда она снова станет Небесной
владычицей, и боги будут служить и поклоняться ей с фимиамом и гимнами.
Конечно, она сумасшедшая. Генри, но я бы предпочел иметь дело с тем твоим
ненормальным владельцем колоды, а не с ней.
Генри, глубоко задумавшись, молча бродил по комнате, потом
остановился и сказал:
— Я, в общем, не понимаю, как она узнает — если только
в воздухе учует.
— Она и это может, — подтвердил Аарон. — Ее
жизнь не похожа на нашу, а воздух — это ведь старшие карты жезлов.
— Во всяком случае, я не вижу, как она может нам
помешать, — ответил Генри. — Шанс у нее был, и она его упустила. А я
уж постараюсь не упустить свой. Что же касается Кенинсби… — он опять прошелся
по комнате. — Я хочу уговорить их приехать сюда на Рождество. Впереди еще
месяц — так что возможности найдутся. Надеюсь, ты не возражаешь?
— И зачем это все? — угрюмо поинтересовался
старик.
Генри сел.
— Видно, придется кое-что рассказать Нэнси и ее отцу.
Чтобы он отдал нам карты, у него должны быть хоть какие-то причины, и насколько
я понимаю…
— Ты что, собираешься показать их? — воскликнул
Аарон, оглядываясь на дверь за спиной.
— Почему бы и нет? — небрежно ответил Генри. —
Что в этом особенного? А объяснить можно что угодно. Во всяком случае, Нэнси
должна их увидеть, тогда ей будет проще уговорить отца.
— Но он же всем расскажет!
— Что он сможет рассказать? — возразил
Генри. — И кто ему поверит? А после того, как мы получим карты… Да мы и
сами не знаем, что мы тогда сможем! Я уверен, так будет лучше. Предположим, я
приглашу Нэнси, а она, надо думать, позовет с собой тетю…
— Ах, есть еще и тетя? — сварливо перебил
Аарон. — И сколько же гостей ты намерен зазвать?
— Тетя, — спокойно продолжал Генри, — полная
противоположность ее отцу. Такая же невозмутимая и безмятежная, как ., как они.
Ничто не может вывести ее из себя; ничто не задевает ее. Однако она не глупа. Но
все равно, она — существо совершенно безвредное. Ей будет интересно, но не
больше. Так что Нэнси, тетка и отец. От брата я постараюсь избавиться. Такой
зануда! Так что их трое, да мы с тобой. Рождество ведь в субботу? Ну, позовем
их с четверга до вторника, или еще на день-два. Согласен?
— А он приедет? — засомневался Аарон.
— Почему бы и нет? Конечно, ему не захочется, но, раз
ему все равно ничего не хочется, стоит попытаться. Только держи Джоанну
подальше.
— Я понятия не имею, где она сейчас, — раздраженно
заметил старик.
— Спроси у карт, — безмятежно посоветовал
Генри. — Неужели и для этого нужна настоящая колода? — выражение лица
у него резко изменилось, он приблизился к столу и заговорил тихо и
решительно. — Мы получим их. И тогда, может быть, поймем, что означает Шут
и почему он не танцует.
Аарон придержал его за рукав.
— Генри, — прошептал он, — если… произойдет
какой-нибудь несчастный случай… кому достанутся карты?
— Перестань! — воскликнул Генри. — Не ты ли
учил меня, что насилие несовместимо с мудростью карт?
— Так говорят, — задумчиво произнес старик, —
но я не понимаю… во всяком случае, незачем совершенно постороннему…
— Не спеши, — ответил молодой человек и повернулся
за курткой. — Мне нужно возвращаться. — Он потянулся и вдруг
рассмеялся. — Нэнси пожелала мне спокойной ночи, и вот на что я ее
потратил — на разговоры с тобой.
— Поменьше болтай с этой публикой, — проворчал
Аарон, — и со своей Нэнси тоже. Генри уже надел куртку.
— Нам с Нэнси о многом надо рассказать друг другу, и,
пожалуй, еще ни одна влюбленная парочка не вела таких разговоров. Спокойной
ночи. Я сообщу, что мне удастся сделать в Лондоне.
Глава 3
Карты начинают игру
На Рождество семейство Кенинсби обычно отправлялось в
Истборн. М-р Кенинсби обнаружил однажды, что несколько праздничных дней лучше
провести в отеле, вместо того чтобы превращать в отель собственный дом. В
противном случае молодые люди обоего пола, порознь и компаниями, будут являться
в любое время дня и ночи, а Ральф или Нэнси — без конца срываться с места
навстречу гостям. И хорошо еще, если при этом они окажутся дома, хуже, если они
придут, когда приятелей уже след простыл, тогда начнутся приставания с
выяснениями. Перед напором молодости м-р Кенинсби чувствовал себя совершенно
беспомощным. Поэтому каждый год он щедро предоставлял домашним возможность
развлекаться каждому на свой лад. Правда, понять, ради кого же это делалось,
так и не удалось. Предполагалось, что для Сибил это — необходимость, а для
детей — удовольствие. И вот уже несколько лет они ездили в один и тот же отель,
где м-р Кенинсби проводил время за игрой в бридж, наблюдал за шумными
развлечениями молодежи и обсуждал проблемы современной цивилизации с другими
достойными джентльменами.
