– Я не обязан вообще ничего ей объяснять, дьявол ее побери!
– Я пошла? – Ингрид полусидела на кровати, ее грудь победно возвышалась над полотенцем.
– Нет. Но все же прикройся.
– Извини.
Монтальбано снял пиджак и рубашку, подержал немного голову под струей воды в ванной, вернулся и сел рядом с кроватью.
– Хочу как следует узнать историю с цепочкой.
– В прошлый понедельник Джакомо, моего мужа, поднял телефонный звонок, какой, я плохо поняла, слишком хотелось спать. Он быстро оделся и ушел. Вернулся через два часа и спросил, куда запропастилась цепочка, он ее уже давно не видит. Я не могла ему сказать, что она в сумке в доме Сильвио. Тогда я соврала, что потеряла ее уже по крайней мере с год и что раньше ему об этом не говорила, боясь, что он рассердится, потому что цепочка стоила кучу денег, и к тому же это был его подарок – он мне ее подарил еще в Швеции. Тогда Джакомо дал мне подписать чистый лист, сказал, что это нужно для страховой компании.
– А байка о выпасе откуда взялась?
– А, это было после, когда он вернулся обедать. Мне он объяснил, что его адвокат, Риццо, посоветовал ему выдумать для страховой компании какую-нибудь убедительную историю о том, как потерялась цепочка, и подсказал идею с выпасом.
– Выпасом, – терпеливо поправил Монтальбано, это неверное ударение его раздражало.
– Выпасом, выпасом, – повторила Ингрид. – Мне, по правде говоря, эта история не показалась убедительной, наоборот, неудачной, слишком надуманной. Тогда Джакомо вежливенько мне напомнил, что у меня репутация шлюхи и потому нет ничего невероятного в том, что меня занесло на выпас.
– Понятно.
– Но мне непонятно!
– Думали тебя подставить.
– Не понимаю этого слова.
– Слушай: Лупарелло кончается на выпасе в компании какой-то женщины, которая уговорила его туда поехать, так?
– Так.
– Хорошо. Хотят всех убедить в том, что этой женщиной была ты. Твоя сумка, твоя цепочка, твои вещи в доме Лупарелло, ты способна спуститься по Каннето… Я должен был прийти к одному-единственному выводу: эту женщину зовут Ингрид Шёстрём.
– Я поняла, – сказала она и замолчала, уставив глаза на стакан, который держала в руке. Потом встрепенулась. – Нет, не может быть.
– Чего?
– Что Джакомо заодно с теми, кто хочет меня подставить, как ты говоришь.
– Может случиться, что его заставили. Финансовое положение твоего мужа не очень благополучно, ты об этом знаешь?
– Он со мной этим не делится, но я догадалась. Хотя я уверена, что если он так поступил, то не из-за денег.
– В этом я тоже почти что уверен.
– Тогда почему?
– Существует другое объяснение, а именно: твой муж был вынужден впутать тебя, чтоб защитить человека, который ему дороже, чем ты. Подожди-ка.
Комиссар отправился в другую комнату, где стоял маленький письменный стол, заваленный бумагами, взял факс, который прислал ему Николо Дзито.
– Но от чего защищать другого человека? – спросила Ингрид, как только завидела его в дверях. – Если Сильвио умер, занимаясь любовью, никто не виноват. Не убили же его.
– Защитить не от правосудия, Ингрид, а от скандала.
Она принялась читать факс сначала с удивлением, потом забавляясь все больше и больше, расхохоталась над эпизодом в клубе поло. Почти сразу затем помрачнела, выпустила из рук листок, который упал на кровать, и уронила голову.
– Человек, которого ты приводила в гнездышко Лупарелло, твой свекор?
Чтобы ответить, Ингрид была вынуждена сделать над собой усилие.
– Да. И как вижу, Монтелуза в курсе, хотя я все сделала, чтобы этому воспрепятствовать. Ничего более неприятного на Сицилии со мной не случалось.
– В детали можешь не вдаваться.
– Хочу объяснить, что это не я начала. Два года назад мой свекор должен был участвовать в какой-то конференции в Риме. Пригласил меня и Джакомо, но в последний момент Мой муж не смог поехать, настаивал, чтобы я ехала, посмотрела Рим. Все было хорошо, но в самую последнюю ночь он пришел ко мне в комнату. Кричал, как помешанный, угрожал, и я уступила, чтобы он успокоился. В самолете, по дороге домой, вдруг начинал плакать, обещал, что больше такое не повторится. Ты знаешь, что мы живем в одном доме? Ладно, однажды после обеда, когда моего мужа не было, а я лежала в постели, явился, как тогда ночью, весь дрожал. Я опять перепугалась, прислуга была в кухне… Назавтра сказала Джакомо, что хочу переехать на другую квартиру, он сделал вид, будто ничего не понимает, я стала настаивать, поругались. Несколько раз еще пыталась заговаривать о переезде, и каждый раз он отвечал «нет». Он был прав, с его точки зрения. Мой свекор между тем не унимался – целовал меня, приставал при всяком удобном случае, рискуя попасться на глаза жене, Джакомо. Поэтому я умолила Сильвио, чтоб он разрешил время от времени приходить в его дом.
– Твой муж что-нибудь подозревает?
– Не знаю, я об этом думала. Иногда мне кажется, что да, другой раз убеждаюсь, что нет.
– Еще один вопрос, Ингрид. Когда мы приехали на Капо-Массария и ты открывала дверь, ты мне сказала, что я все равно там ничего не найду. И когда увидела в шкафу свои вещи, очень удивилась. Кто-то тебя уверил, что из дома Лупарелло вывезли все до последнего?
– Да, мне это сказал Джакомо.
– Значит, твой муж все-таки знал?
– Погоди, не путай меня. Когда Джакомо учил меня, что говорить, если мне станут задавать вопросы эти страховщики, то есть про выпас и цепочку, меня встревожило другое: что рано или поздно кто-то мог бы узнать о существовании домика, а там моя одежда, моя сумка и другие вещи.
– Кто их должен был обнаружить, по-твоему?
– Ну, не знаю, полиция, его родные… Я рассказала все Джакомо, но соврала ему, не говорила ему ничего об отце, дала понять, что бывала там с Сильвио. Вечером он мне сказал, что все в порядке, обо всем подумает один друг, и если кто и доберется до домика, то найдет там только голые стены. И я в это поверила. Что с тобой?
Монтальбано был застигнут вопросом врасполох.
– В каком смысле, что со мной?
– Ты все время щупаешь затылок.
– А, да. Затылок болит. Наверное, от спуска по Каннето. А как щиколотка?
– Спасибо, лучше.
Ингрид стала смеяться, она переходила от одного настроения к другому, как малый ребенок.
– Чего ты смеешься?
– У тебя затылок, у меня щиколотка… Как два инвалида.
– Ты сможешь подняться?
– Что до меня, я бы осталась здесь до завтрашнего утра.
– У нас есть еще дела. Одевайся. Ты в состоянии вести машину?
